— Как ты посмела! — заорал он ей в лицо. — Как посмела сотворить такое со мной?! Ты не выйдешь за христианина, Беата! Никогда! Раньше я увижу тебя мертвой! А если ослушаешься меня, умрешь для всех нас! Я запишу твое имя в семейный поминальник! Ты больше не увидишь этого человека, ясно тебе? И пойдешь под венец с Ролфом Хоффманом в тот день, который я назначу! Я скажу ему, что все решено. А своему дружку-французу передашь, что больше никогда не увидишь его и не заговоришь с ним. Ты все поняла?
— Ты не можешь так поступить со мной, папа, — всхлипнула Беата, задыхаясь. Она не откажется от Антуана, не выйдет за избранника отца, что бы с ней ни делали.
— Могу и хочу. Через месяц ты станешь женой Хоффмана.
— Папа, нет!
Она, рыдая, упала на колени, но отец попятился, вылетел из библиотеки и поднялся наверх. Беата долго стояла на коленях, продолжая плакать, пока не пришла сокрушенная горем мать и не опустилась на пол рядом с дочерью.
— Беата, что ты наделала? Ты должна забыть его. Знаю, он хороший человек, но не можешь же ты стать женой француза, человека, с чьей страной мы воюем, и к тому же католика! Твой отец исполнит угрозу и запишет твое имя в книге поминовения мертвых!
Моника была вне себя, однако, встретившись с взглядом дочери, осеклась.
— Я все равно умру, мама, если не стану его женой! Я люблю Антуана и не выйду за этого ужасного человека.
Конечно, Беата сознавала, что Хоффман вовсе не так ужасен, но в ее глазах он был стар и не был Антуаном — два самых непростительных недостатка.
— Я так и скажу отцу. Но он ни за что не позволит тебе выйти за Антуана.
— Мы решили пожениться после войны.
— Ты должна сказать ему, что ничего не выйдет. Не можешь же ты отречься от всего, что составляет суть твоей жизни!
— Мы любим друг друга!
— Вы оба — глупые дети. Его семья тоже не потерпит такого брака и укажет ему на порог. Как вы будете жить? На что?
— Я умею шить… могу стать модисткой, учить детей, на это моих знаний хватит. Папа не имеет права меня принуждать!
Но обе знали, что у отца есть все права. Он сделает так, как пожелает, и уже сообщил дочери, что та умрет для семьи, если свяжет свою жизнь с христианином. Моника знала, что он так и поступит, но не могла допустить и мысли о том, что больше никогда не увидит Беату. Слишком высокая цена за любовь!
— Умоляю тебя, не делай этого, — заклинала она дочь. — Послушайся отца!
— Ни за что, — всхлипнула Беата, обнимая мать.
Якоба недаром считали человеком умным и предусмотрительным. Он в этот же день сказал Ролфу Хоффману, что Беата слишком молода, неразумна и, похоже, боится… физических отношений между мужчиной и женщиной, поэтому он не уверен, так ли уж готова его дочь вступить в брак. Лгать Якобу не хотелось, но и правды сказать он не мог. Вздохнув, он объяснил, что, возможно, им следует получше узнать друг друга и когда Беата привыкнет к мысли о семейной жизни…
Хоффман разочарованно кивнул, но все же сказал, что готов ждать, сколько потребуется. Он и в самом деле был не против подождать, понимая, что имеет дело с невинной молодой девушкой. При первом знакомстве она показалась ему скромной и застенчивой. Но даже покорная дочь имела право познакомиться с человеком, собиравшимся жениться на ней и уложить в свою постель.
Якоб был благодарен Ролфу за понимание и терпение и пообещал, что Беата в конце концов одумается.
Вечером она не спустилась к ужину, и Якоб не видел ее несколько дней. По словам матери, Беата не вставала с постели.
Она написала Антуану, рассказала о случившемся и добавила, что отец никогда не согласится на их брак, но она все равно готова выйти за Антуана либо после войны, либо когда он захочет. Она больше не чувствует себя спокойно в собственном доме, зная, что отец не оставит попыток выдать ее за Ролфа. Беата знала также, что могут пройти недели, прежде чем придет ответ от Антуана.
Целых два месяца от него ничего не было. Только в мае пришло письмо, и все это время Беата изнемогала от страха, что его или ранили, или убили, или, убоявшись гнева Якоба, он решил отступиться от нее и никогда больше не писать. Верным оказалось первое предположение. Месяц назад Антуан был ранен, и его отправили в госпиталь в Ивето, на побережье Нормандии. Антуан едва не потерял руку, но сейчас успокаивал Беату, что вскоре совершенно поправится, а к тому времени, как она получит это письмо, уже будет дома, в Дордони, и сообщит родным, что собрался жениться. На фронт он больше не вернется и слышать ничего не желает о войне.
Прочтя это, Беата испугалась, что ему пришлось куда хуже, чем он представил в письме, но Антуан несколько раз повторил, что выздоравливает и очень-очень любит ее.
Беата немедленно написала ответ и отослала, как и всегда, через его швейцарского кузена. Теперь оставалось только ждать. Антуан надеялся, что семья примет Беату в свое лоно, они смогут пожениться и жить в его имении в Дордони. Хотя, нужно сказать, привезти немку во Францию в такое время или даже после войны — дело совсем непростое. Что же говорить о разных вероисповеданиях? Его семье наверняка это не понравится. Женитьба французского графа на еврейке для них такой же мезальянс, как для ее семьи брак еврейки с французом-католиком. Поэтому Антуан предупреждал Беату, что их ждут нелегкие времена. Беата и сама не сомневалась в этом и, написав письмо, старалась не выходить из дома. Помогала матери по хозяйству и старалась держаться подальше от отца. Тот не оставлял попыток заставить дочь поближе познакомиться с Ролфом, но Беата упорно отказывалась, заявив, что никогда не выйдет за этого человека и не желает больше его видеть. Она так побледнела и похудела, что походила на привидение, и вид дочери разрывал материнское сердце. Моника постоянно заклинала ее послушаться отца, уверяя, что без этого у них не будет ни мира, ни покоя. Непокорная дочь так больно ранила сердца родителей, что теперь в доме царила поистине кладбищенская атмосфера.
Приехавшие в отпуск братья безуспешно пытались убедить сестру оставить мысль о браке с чужаком, а Бригитта, целиком захваченная предсвадебным возбуждением, так разозлилась, что буквально набросилась на сестру.
— Как ты могла сделать такую глупость и признаться папе? — возмущалась она.
— Не хотела ему лгать, — просто ответила Беата. Но с той поры отец видеть никого не желал. Злился на всех без исключения, считая всех виноватыми в глупости и предательстве Беаты. Особенно больно ранило его то, что он назвал предательством, словно дочь влюбилась в Антуана исключительно назло отцу. В его глазах ничего хуже Беата сделать не могла. Наверное, он и через много лет не оправился бы от этого удара, даже если бы дочь отказалась от Антуана, чего делать она решительно не собиралась.
— Ты не любишь его по-настоящему, — заявила Бригитта со всей самоуверенностью восемнадцатилетней особы, поймавшей своего волшебного принца и теперь жалевшей свою глупую сестру. Все ее переживания она считала полной чушью. То, что казалось ей в Женеве романтическим приключением, не имело больше никакого смысла. Она восторгалась браком, который устроил для нее отец, и не представляла ничего лучше.