Они прекрасно провели время вместе, но вот Моника поднялась. Дафна с любопытством уставилась на нее:
— А как нам вас называть?
Вопрос был вполне резонным. Амадея тоже была не прочь услышать ответ.
— Можно бабулей… если не возражаете, — нерешительно предложила Моника, переводя взгляд с внучек на дочь. Правда, она не заслужила, чтобы внучки называли ее так ласково, но все же…
— Я буду счастлива, если вы согласитесь.
Девочки дружно кивнули, она обняла их перед уходом и долго держала Беату за руку. Мать и дочь никак не могли расстаться.
— Ты еще придешь? — тихо спросила Беата, провожая ее до двери.
— Конечно. Когда захочешь. Я на днях позвоню, — пообещала мать, и Беата знала, что так оно и будет. Мать всегда держала слово и вряд ли отступит от своих принципов сейчас.
— Спасибо, мама, — выдохнула Беата, обнимая мать в последний раз.
— Я люблю тебя, — прошептала та в ответ, поцеловала дочь в щеку и скрылась за дверью. Обеим пришлось пережить сегодня слишком много волнений.
Вечером Амадея застала мать в гостиной. Беата сидела, погруженная в глубокие раздумья.
— Мама!
Беата с улыбкой подняла глаза:
— Да, милая? Что тебя беспокоит?
— Как грустно, что бабушки так долго не было с нами. По-моему, она очень тебя любит.
— Я тоже ее люблю. И очень рада, что она пришла повидаться с вами.
— Ненавижу твоего отца за все, что он с тобой сделал, — ледяным тоном обронила Амадея.
Мать промолчала, хотя не была согласна с ней. Беата не могла ненавидеть отца, хотя тот подверг ее и Монику неслыханным мукам. Его решение изгнать дочь нанесло огромные душевные раны им, а возможно, и ему тоже, хотя он никогда бы в этом не признался. Но они с отцом всегда были очень близки, и Беата нанесла ему жестокий удар, уйдя из дома. В глазах отца ее поступок был подлым предательством. Правда, Беата не думала, что изгнание продлится всю ее жизнь, но, даже знай она это, не отказалась бы от Антуана.
— Не стоит кого-то ненавидеть, — тихо посоветовала она. — Это слишком большой труд. К тому же ненависть отравляет. Я усвоила это еще в молодости.
Амадея внимательно слушала, похоже, готовая признать правоту матери. Она считала ее выдающимся человеком, умеющим сдерживать свои эмоции. Но девочка была уверена, что на месте матери она и сама вела бы себя точно так же.
Амадея села на диван, где еще недавно сидела бабушка, и обняла Беату, совсем как та обнимала свою мать всего час назад. Какое счастье, что все они встретились!
— Я люблю тебя, мама, — прошептала Амадея, и Беате послышался материнский голос. Несмотря на время и расстояние, между женщинами существовала неразрывная связь, и сегодня мать Беаты доказала ей это.
В течение двух лет Моника приходила к ним раз в неделю. Это стало традицией, своеобразным ритуалом, а кроме того, и драгоценным подарком. Беата и Моника узнали друг друга так глубоко и близко, как не могли знать семнадцать лет назад. Теперь Беата тоже была матерью, и обе женщины много выстрадали и пережили. А с годами пришла и мудрость. Моника даже осмелилась подойти к Якобу и умоляла простить дочь. Пришлось солгать, что как-то она видела Беату на улице с двумя девочками.
Но Якоб полоснул ее гневным взглядом:
— Я не понимаю, о чем ты толкуешь, Моника. Наша дочь умерла в девятьсот шестнадцатом.
Тема была закрыта. Каменное сердце мужа не дрогнуло. Моника больше никогда не заговаривала о Беате. Пришлось довольствоваться еженедельными визитами. Но Беата была благодарна судьбе уже и за то, что мать снова появилась в ее жизни.
Моника приносила фотографии. Бригитта по-прежнему была прекрасна. Теперь она с детьми жила в родном доме. Мать тревожилась за нее, объяснив, что Бригитта слишком много развлекается по вечерам, слишком много пьет, целые дни проводит в постели и почти не уделяет внимания детям. Она мечтала только о новом браке, но почти все порядочные мужчины ее возраста были уже женаты. За Хорста и Ульма можно было не беспокоиться, правда, одна из дочерей Ульма родилась слабенькой и часто болела. Доктора предупреждали, что у нее больное сердце.
За это время Моника очень привязалась к девочкам Беаты. Амадея считала бабушку умной и образованной женщиной, но все-таки не могла забыть того, что она позволила Якобу изгнать Беату. Амадея считала это бесчеловечным и поэтому немного сторонилась бабушки. Дафна же была достаточно юной, чтобы безраздельно влюбиться в Монику. Ей нравилось иметь не только мать и сестру, но еще и бабушку. Она не помнила отца, и ее мир был целиком женским, как и мир Беаты. После гибели Антуана Беата больше не взглянула ни на одного мужчину, хотя по-прежнему была ослепительно красива. Она говорила, что воспоминаний о годах, проведенных с мужем, хватит на всю оставшуюся ей жизнь.
В тысяча девятьсот тридцать пятом году, через два года после первого визита к дочери, Монике исполнилось шестьдесят пять. Беате было сорок. Они стали большим утешением друг для друга. Германия тем временем превращалась в страну террора, хотя ужасы фашизма не коснулись их. Пока.
Амадея часто возмущалась растущим в Германии антисемитизмом. Евреев изгоняли из немецких профсоюзов и больше не позволяли иметь медицинскую страховку. Они не могли работать юристами и служить в полиции: первый признак того, что ожидало их впереди. Беата предвидела, что дальше будет только хуже. Даже актерам и музыкантам редко давали работу.
Наступали страшные времена.
Как-то Моника, пока девочки были в школе, завела с Беатой разговор о том, что ее очень волновало. Она беспокоилась о документах дочери и внучек: что ни говори, а Беата — еврейка, следовательно, девочки тоже наполовину еврейки. Что, если власти начнут преследовать и их? За последние два года евреи победнее, те, что не имели ни связей, ни денег, были отправлены в исправительно-трудовые лагеря.
Правда, Якоб продолжал утверждать, что с ними такого не произойдет. Высланные были «маргиналами», по крайней мере так считали нацисты. Заключенные, преступники, цыгане, бродяги, безработные, смутьяны, коммунисты, радикалы, люди, неспособные содержать себя и свои семьи, попадали под топор нацистского «правосудия». Иногда в лагерях оказывались и дальние знакомые Витгенштейнов. У Моники была горничная, брата которой сослали в Дахау. За ним последовала и вся семья. Но этот человек увлекался политикой, считался коммунистом и распространял листовки, направленные против нацистов, так что, возможно, сам навлек беду на себя и семью. Однако Моника, несмотря на все, казалось бы, логичные доводы, по-прежнему тревожилась. Евреев понемногу выдавливали из общества, отделяли от остальных людей. На каждом шагу им чинили препятствия, не давая нормально жить. Если ситуация еще ухудшится, что станет с Беатой и девочками?
Беату тоже не могло не волновать происходящее. Их некому защитить. Им не к кому обратиться.