В проеме выломанной двери показался испитой человек в темной, явно с чужого плеча одежде.
– Е-мое… – удивился он, увидев Азарцева и Гришу. – А Федор где?
– Не знаем, – ответил Гриша.
Мужик посмотрел на них, неуверенно достал из-за пазухи начатую бутылку.
– Может, у вас хлеб есть?
– Нет у нас ничего, иди отсюда.
– А Федор где? – снова спросил мужик, и Азарцев понял, что мужик очень пьян.
– Не знаем, где Федор. Здесь его нет.
– Он в подвале, – уверенно сказал пришелец. – Я щас его приведу. – Он развернулся и исчез.
– Надо заколотить входные двери досками, – негромко сказал Азарцев Грише.
– А мы как будем ходить?
– Пока никак не будем, – Азарцев выпнул на улицу попавшийся под ноги кусок штукатурки. – Скорее всего я не буду восстанавливать этот дом, завтра же дам объявление о продаже.
– Ты, как всегда, говоришь ерунду, Азарцев! – в проеме дверей возникла тонкая женская фигура в черном пальто и шляпке, надвинутой на брови. – Теперь, когда мы освободились от Лысой Головы, самое время восстановить клинику. – Юлия, а это, конечно, была она, прошла внутрь, уверенно постукивая по полу каблуками.
– Ты опять хорошо выглядишь, – заметил вслух Азарцев. – Как всегда, отлично одета…
Она не заметила легкой иронии в его голосе:
– Стараюсь, Азарцев, – обернулась и увидела Гришу: – Кто это с тобой?
– Мой друг.
Гриша неуверенно вышел из тени. Юлия посмотрела на него недоверчиво и слегка скривила губы.
– Хорошо, что я тебя здесь застала. – Она прошла своей легкой походкой по холлу и коридору и вернулась к Азарцеву: – Пора браться за дело.
Азарцев стоял напротив нее, засунув руки в карманы.
– Мне иногда кажется, что ты из железа сделана, Юлия!
Она с вызовом посмотрела на него из-под опущенных полей своей шляпки:
– Ты собираешься восстанавливать клинику, Азарцев? Теперь самое время.
Он смотрел на нее с усмешкой:
– Нет.
Она оторопела:
– Ты с ума сошел? Это же дело всей твоей жизни?! Имей в виду, лучшего администратора, чем я, тебе не найти.
Гриша деликатно вышел на улицу.
Азарцев подумал: «Интересно, она помнит о том, что Оля умерла?»
Она угадала его мысли:
– Не думай, что я страдаю меньше, чем ты. Просто я из тех людей, которые не умеют и не могут сидеть без дела.
Он молча стоял и ждал продолжения. Он наблюдал за Юлией теперь отстраненно, без ненависти и без обиды. Казалось, что со смертью Оли ее мать перестала для него существовать. Он вдруг почувствовал странную и неприятную легкость. «Оля умерла, и я теперь свободен. Почему я не мог освободиться раньше, когда она еще была жива? Почему я все это время будто спал? Чего-то стыдился, чего-то боялся… А теперь, когда моей девочки нет, я ничего не боюсь, но уже и не могу сделать ее счастливой…»
– Азарцев, ты меня слышишь?
Он честно сказал:
– Нет.
Юлия подошла к нему вплотную. Сняла свою шляпу, одной рукой вцепилась ему в предплечье.
– Азарцев, давай начнем с тобой все сначала? – Ее глаза в полумраке коридора – огромные, светлые, с темными зрачками – больше не пугали его, и взгляд ее, тяжелый, как у змеи, не вызывал в его душе содрогания. – Вообще начнем все сначала?
Он уловил и узнал запах ее духов. «Она надушилась, – подумал он. – Оли нет, а она надушилась!»
– Азарцев, ты не думай, я многое поняла. Мне так было тяжело без тебя в этой клинике… – Ее рука, тонкая и холодная, забиралась все выше к его плечу. – Хочешь, я тебе мальчика рожу? – спросила она и обвила его шею. – Я еще смогу, Азарцев!
Он отшатнулся, и в это время на лестнице, ведущей в подвал, послышался грохот. Азарцев отвернулся от Юлии и пошел туда. Из-под обломков сломанных стульев, каких-то досок и рваной бумаги выкарабкивался оборванный мужик. Бутылку он бережно поднял. Содержимого в ней уже поубавилось.
– А Федора здесь нет, – грустно сообщил он подошедшему Азарцеву, осторожно поставил бутылку на ступеньку и стал отряхиваться.
– Убирайтесь отсюда! – вдруг взвизгнула Юлия и запустила в мужика обрезком какой-то доски. – Повадились алкаши в подвале ночевать!
– Не надо на меня кричать! – вдруг с достоинством произнес мужик и аккуратно забрал свою водку. – Я ухожу, дамочка! Ухожу! – Он нетвердой походкой стал пробираться к выходу и, проходя мимо Азарцева, еще раз спросил: – А Федора здесь больше нигде нет? Точно?
– Точно, – сказал Азарцев и крикнул: – Гриша! Иди сюда! Сейчас входную дверь заколачивать будем.
– Значит, ты определенно не будешь восстанавливать клинику? – спросила его Юлия. И он ответил ей с такой же интонацией, как только что ответил алкашу:
– Точно.
– Ну, и дурак ты. Дураком родился, дураком умрешь! – Она надела шляпу, надвинула ее низко на лоб и, стуча каблуками, ушла вслед за бомжем. Вскоре во дворе раздался звук двигателя ее машины.
– Кто эта женщина? – спросил Азарцева Гриша, готовя доски и гвозди.
– Моя бывшая жена.
– Неправдоподобно красивая, – заметил Гриша.
«Неправдоподобно и есть, – подумал Азарцев и стал примерять к проему доски. – Настоящих женщин таких не бывает».
Через полчаса дом стоял темный, заколоченный. Они пошли к воротам, где одиноко дожидалась их «восьмерка», сели в машину. Азарцев, выезжая, в последний раз кинул взгляд на свое «родовое гнездо».
«Чужое, – подумал он. – Это уже все – чужое».
– Что вы теперь будете делать? – спросил Гриша.
Азарцев пропустил рейсовый автобус и выехал на дорогу.
– Пойду по рукам. В смысле, буду звонить во все косметологические отделения. Куда-нибудь да пристроюсь.
– А мне Слава позвонил, – вдруг сказал Гриша. – С чужого телефона. Он где-то на юге.
– Вместе с Николаем?
– Нет. Я его спросил о дяде Коле, а он ответил, что ничего не знает о нем.
– А Слава зачем звонил?
– Говорил, что я могу к нему приехать, если захочу.
– А ты? – Азарцев подумал, что, если Гриша уедет, ему будет его не хватать. За последние недели он привязался к этому молчаливому мальчику.
– У меня в институте скоро сессия. Я почти не ходил. Вот если отчислят, тогда поеду.
«У него скоро сессия! Какой же я эгоист! – ужаснулся Азарцев. – Мальчишка должен учиться, а я мотаю его то по Москве, то за город, и он слова даже не скажет». Он вспомнил, как Гриша наводил порядок в их дешевой квартире, которую Азарцев снял в районе, очень далеком от центра и от его собственной, как Гриша встречал его и кормил, и подавал чай, и ходил в магазины, и вообще вел все хозяйство. «Какой же я эгоист! – думал Азарцев. – Какой эгоист!»