– Почему на Пушкина? – не понял спаситель.
– Русские мы, – как-то неопределенно пояснил Ашот. – У нас свое понятие смешного.
– А Надя эта там осталась? – почему-то вдруг спросил главный врач. – А то можно было бы и ее к нам позвать.
– Она там осталась, – сказал Ашот и закрыл свой единственный глаз. – Что-то в сон после коньяка клонит…
– Ну, отдыхай! – Гость поднялся со стула и прибрался на тумбочке. – Но не расслабляйся! Выздоравливай и помни о моем предложении. Я еще зайду к тебе.
Ашот затих на подушке, и посетитель тихонько затворил за собой дверь. Те из больных, которые были в это время в палате и слышали разговор, с интересом посмотрели ему вслед.
В палату заглянула дородная медсестра из хирургического блока.
– Сейчас на перевязку поедем! – и подкатила к постели Ашота старое кресло-каталку. Ашот с трудом сел и стал думать, как удобнее перебраться в нее с постели.
– Эх, держитесь уж, доктор! – Сестра чуть приподняла его и ловко, будто большого ребенка, пересадила в коляску. Ее лицо в маске при этом оказалось аккурат напротив лица Ашота.
– Вы простужены, что ли?
– Да прицепилась зараза, – ответила медсестра. – Здесь в больнице чего только нет. Отлежаться бы надо, а работать некому.
«Все русские почему-то похожи на Надю», – думал он, глядя на сосредоточенное лицо сестры с припухшими от насморка глазами. Хотя совершенно было непонятно, что он нашел общего между прозрачной, похожей на тень тоненькой Надей и этой дородной, сильной молодухой.
«Выражение лица одинаковое. Жалостливое».
Перевязку медсестра провела ему играючи. Доктор подошел только на минутку. Рукой в тонкой перчатке пощупал рану.
– Неплохо, – махнул он сестре. – Заклеивай. Дня через два снимем швы.
Сестра в заключение помазала палочкой с йодом и спиртом каждый шовчик молодого, формирующегося рубца на Ашотовом боку и ловко прилепила повязку. Доктор, торопясь, ушел. Забежал Аркадий. Тоже пощупал рану, уже поверх повязки.
– Держись, американец. Тина тебе привет передавала. – И Барашков тоже убежал по своим делам.
– Ничего, доктор! – медсестра шмыгнула носом, помогая Ашоту перебраться обратно в коляску. – Коли живы будем, не помрем. А коли будем помирать – так один раз! – Она выкатила Ашота из перевязочной, широко раскрыв перед собой дверь мощным пинком. Ашот вдруг вспомнил веселый лимон, которым он только что закусывал вкусный коньяк, и подумал, что он действительно никому не нужен. Все ушли. У всех дела. Он прикрыл глаза – может, зря его вытащили? Один раз – и все…
Медсестра опять ловко переложила его на постель и пошла из палаты. Полы ее застегивающейся на спине медицинской куртки весело колыхнулись в такт шагам грузного тела, разошлись, показывая толстый подвижный зад, прикрытый голубой юбкой.
– Меня вытащили, а Надя погибла, – тихо, но отчетливо сказал Ашот. – Почему?
Он закрыл глаза и снова увидел свою огромную больницу-ангар. В тот последний вечер в Америке, когда он уже окончательно сдавал смену, в помещение больницы явился полицейский. Ашот знал его в лицо и думал, что тот тоже его знает. Полицейский посмотрел на Ашота, но не стал подходить к нему, официальным голосом издалека осведомился, где найти старшего. Ответственный за смену доктор Коллинз был как раз в своем отсеке. Полицейский прошел к нему, и они там о чем-то недолго разговаривали. Ашот собрался уже уходить, когда вышедший полицейский щелкнул пальцами в его сторону:
– Задержись-ка, парень! Я хочу поговорить с тобой. – Ашот не без напряжения остановился. Ему почему-то вспомнилось, как часто в московском метро у него проверяли документы. «Если что-то связано с моей поездкой в Россию, это дело консульства или ФБР. Обычный полицейский здесь ни при чем…»
– Ты ведь хорошо знал миссис… Kadashnikova, – полицейский запнулся на Надиной фамилии. Вероятно, он был неплохой парень, этот полицейский, но русские фамилии ему не давались.
– Да, я ее хорошо знаю. Она мой друг, – подтвердил Ашот. «Наверное, он пришел по поводу ее мужа…» – подумал он.
– Сожалею, – сказал полицейский. – Сегодня в восемнадцать часов миссис… – он опять задержался, шевеля мозгами на Надиной фамилии, – … Kadashnikova не справилась с управлением автомобиля. Она погибла, врезавшись в рекламный щит. Представители страховой компании уже на месте. Тебе надо поехать со мной, показать ее комнату.
– Кто-нибудь видел, как она ехала? – охрипшим голосом спросил Ашот.
– Только издалека. Люди в следовавшем за ней автомобиле видели, что она на большой скорости не вписалась в поворот, вылетела за ограждение, машина перевернулась, она вылетела из нее… А тут как раз стоял щит. Извини, – добавил полицейский, увидев, какое у Ашота стало лицо. Он молча прошел в свою машину, где рядом на заднем сиденье сидели еще какие-то два человека, чернокожий и белый. Ашот сел впереди, и они поехали.
В комнате люди искали, как он понял, наркотики. Ни на что другое они внимания не обращали. Коробки с медицинской литературой небрежно отпихивали ногами. У учебников отдирали корочки и вытряхивали книжную пыль на пол. Во время этого осмотра он украдкой взял из коробки маленький томик и положил в карман.
* * *
Валентина Николаевна, осторожно ступая, вошла в палату.
– Спит он, – кивнув на Ашота, сказал больной, тот, что лежал напротив. Тина подошла тихонько, посмотрела.
– Я не сплю. – Верхнее веко чуть вздрогнуло и приподнялось. Из-под него скатилась извилистая струйка влаги.
– Ашотик, ты что?
Единственный глаз открылся во всю ширину, а худая рука поднялась и тыльной стороной ладони отерла щеку.
– Постой, у меня салфетки влажные есть, – Тина поскорей полезла в сумку за салфетками. – Чего ты? Не плачь. У меня тоже так после операции было. Слезы сами лились. Это астения.
– Конечно, астения, – Ашот уже улыбался.
– Ты мне скажи, – Тине встретился по дороге Барашков, и она знала, что к Ашоту приходил его спаситель, – зачем к тебе приходил этот человек? Он что, звал тебя к себе? И ты поедешь? – Она тараторила специально, чтобы затормошить Ашота вопросами.
– Куда я, к черту, поеду? – В голосе Ашота послышалась такая горечь, что Тина замерла. – Ну, какой может быть для меня Алтайский край? Какой я теперь реаниматолог? После двухгодичной санитарной практики я уж все забыл.
– Ничего ты не забыл. И пусть этот главный врач тебя направит на специализацию. За месяц все вспомнишь.
– Тина, – Ашот протянул руку, и Тина почувствовала, какая у него горячая, просто обжигающая рука, – ты что, в самом деле считаешь, что я могу туда ехать?
Тина смутилась:
– Ой, не знаю, Ашотик. На вот, лучше поешь. Я тебе котлеток куриных принесла.
– Зря ты хлопочешь, здесь ведь кормят…