Фаллон почувствовала, как в ее груди поднимается теплая волна.
— И я рожу ребенка в Бошеме?
— Нет, любовь моя, это был дом твоего отца…
— В Лондоне? В Винчестере?
— Нет, не в Лондоне и не в Винчестере.
На глаза ее навернулись слезы, ибо она решила, что он дразнит ее.
— Но ты сказал, что мы поедем домой. Я думала…
— Ребенок родится в Англии. Но мы поедем в Хейзелфорд, потому что это место принадлежит нам и только нам. Там не было войны, не было разрухи. Ребенок родится там… Ты довольна?
— Да, — прошептала она. Аларик улыбнулся, поцеловал ее в лоб и поднялся. Одевшись, он отправился передать Матильде послание от Вильгельма.
Когда он ушел, Фаллон натянула на себя покрывало и удовлетворенно улыбнулась. Она не могла даже представить, что будет чувствовать себя такой счастливой, хотя к ее счастью примешивалось чувство вины. Ведь она будет продолжать борьбу! Но она боролась благородно. Возможно, она заслуживает сейчас того, чтобы пожить в мире.
Младенец снова ударил ножкой, и улыбка Фаллон стала еще светлей.
— Он любит нас, мой маленький. Конечно, он этого еще не знает, не умеет сказать. Но нет сомнения, что он нас любит.
Пасху Вильгельм и его люди праздновали пышно. После церковной мессы начались увеселения и зрелища.
Эдгар Ателинг, Эдвин и Моркер, многие английские бароны, все в праздничных нарядах, неизменно присутствовали на торжествах. Относились к ним почтительно, но, как Эдвин признался Фаллон, они чувствовали себя как птицы в позолоченных клетках.
— Вильгельм привез нас сюда, чтобы в Англии не оставалось людей, вокруг которых можно сплотиться, пока он в отъезде. Если бы ему удалось найти ваших братьев, они тоже были бы здесь. Нас выставляют на потеху норманнам, которые глазеют на нас, смеются над нашей одеждой и языком… Господи, как я хочу домой!
Проходили дни и недели, и Фаллон чувствовала, что в ней растет внутренняя напряженность.
Аларик уехал в Анлу, и она тосковала по нему. Она вызвалась сопровождать его, но он был в эти дни мрачным и замкнутым и только покачал головой.
В Анлу Аларик пробыл недолго, однако когда вернулся, в нем появилось нечто новое, чего она не могла понять. Не происходило ли подобных перемен и в ней самой? Она признавала, что ей было радостно находиться с ним на людях, и испытывала благодарность к нему, ибо ее беременность становилась день ото дня заметнее, а он везде открыто появлялся с нею. По ночам, в его объятиях, она чувствовала себя счастливой, но день приносил огорчения и тревоги, и она мечтала, чтобы он поскорее закончился.
Вскоре после Пасхи Вильгельм устроил большой турнир. Вместе с другими дамами Фаллон с гордостью следила за поединком Аларика. Его соперником был рыцарь из Гессена, которого Аларик легко выбил из седла, а потом играючи обезоружил. Фаллон встала и зааплодировала. Но не успел Аларик поклониться и покинуть арену, как она услышала позади себя шепот.
— Это что за девица? — спросил женский голос.
— Незаконная дочь короля саксов, — ответил мужчина.
— А сейчас хорошо устроившаяся шлюха, — засмеялась женщина.
Не дожидаясь начала следующего поединка, Фаллон бросилась прочь. В зале дворца она увидела Эдвина, который стоял перед камином и мрачно смотрел в огонь. И хотя он был еще совсем молодым, в эту минуту он казался усталым стариком.
— Фаллон! — Он прочитал смятение на ее лице. — Что с вами?
Она покачала головой.
— Ах, Эдвин, я, кажется, больше этого не вынесу.
— Они просто ревнуют, — сказал негромко Эдвин. — Они пялят глаза на самую красивую из птиц в золоченой клетке — и страшно ревнуют.
Фаллон боялась, что расплачется. Эдвин подошел к ней и сжал плечи. Она коснулась щекой его плеча, и он провел ладонью по ее волосам.
— Эдвин, порой это становится невыносимым, — пробормотала она.
— Я знаю, знаю.
Внезапно он напрягся, рука его замерла. Фаллон отпрянула от него, обернулась и увидела Аларика, который был еще в кольчуге, но шлем держал в руке. Он возвышался над ними, словно башня, и в его холодных стальных глазах нельзя было прочитать ничего доброго.
Эдвин встретил взгляд Аларика мужественно и с достоинством.
— Не ищите в этом ничего другого, мой господин, кроме того, что видели глаза. Мы старые друзья, и у кого, как не у старых друзей, можно найти утешение.
Аларик чуть поклонился им обоим.
— В таком случае, не буду мешать вам в этом, — холодно сказал он.
Взбешенный, он снова вернулся на арену. Матильда посылала к нему человека сказать, что Фаллон чем-то расстроена. Он отправился искать ее — и нашел в объятиях другого, молодого герцога Эдвина из Мерсии. Неужели ей нельзя доверять? Неужто ему всегда нужно будет бояться, что она ищет другого любовника, ищет способа убежать? Между ними все еще оставался барьер: он был завоевателем, она — принцессой побежденного народа. Сколько времени будет вести она эту борьбу?
Хотя турнир еще продолжался, Аларик крикнул Ричарду, чтобы тот подвел к нему Сатану. Старые друзья, видите ли… Ищет утешения…
— Сатана, — обратился он к своему коню. — Ты мой старый друг. Ты храбро сражался. Ты не раз пересекал Английский канал и всегда был в хорошем настроении независимо от погоды… И ведь тебе без разницы, какой ты конь — нормандский или саксонский!
Он собрался было сесть на Сатану, когда услышал, что кто-то его окликает. Он повернулся и увидел улыбающуюся Матильду.
— Куда это вы собрались в таком дурном настроении?
Он кивнул ей.
— Просто прокатиться, Матильда.
— Давайте лучше пройдемся, поговорим.
Аларик передал поводья Ричарду и пошел с ней. Матильда повела разговор о нынешней ситуации в Нормандии и вспомнила прошлые годы. Аларик слушал ее вполуха, пока они шли под тенистыми деревьями по берегу ручья. Весна уже вступила в свои права. Вокруг возрождалась жизнь и красота, земля была зеленой и благоухающей.
— Что вас рассердило? — внезапно спросила Матильда.
— Вы ошибаетесь. Все отлично, миледи.
Она засмеялась.
— Аларик, вы забываете, что я знаю вас с незапамятных времен.
Он пожал плечами.
— Все в полном порядке, уверяю вас.
Матильда внезапно остановилась и, глядя ему в глаза, сказала:
— Женитесь на ней.
— Что?
— Вы сердитесь на Фаллон. Я не знаю, что случилось, но настроение ваше бросается в глаза. Люди жестоко и несправедливо говорят о ней. Вы сделали ее любовницей. Утешьте свою собственную душу, женитесь на ней. Подарите вашему ребенку то, чего не было ни у вас, ни у Вильгельма, — законнорожденность.