— А вы, мадам? — Матрос смотрел на нее с уважением — ведь она всю ночь работала, как Флоренс Найнтингейл. Но Лиана только пожала плечами.
— Я могу спать и на полу.
И она поспешила в столовую на помощь врачам — держать за руки, промывать раны, вправлять вывихи. Час за часом звук разрываемых на бинты простыней и стоны раненых стали такими же привычными, как шум моря. Но когда затонула «Королева Виктория», на палубе воцарилась полная тишина. Тогда капитан вновь обратился ко всем через рупор:
— Je vous remercie tous… Я благодарю вас… Сегодня ночью вы совершили невозможное.. и, если вам кажется, что в живых осталось слишком мало людей, вспомните о том, что погибло бы еще двести, если бы не ваша помощь.
Затем они узнали, что умерло еще тридцать девять раненых.
Пассажиры и члены экипажа работали посменно, стараясь поддержать жизнь в тех, кого они с таким трудом спасли, — главное было предотвратить инфекцию, которая могла унести еще много жизней или, что немногим лучше, потребовала бы новых ампутаций. Некоторые из раненых не приходили в сознание и бредили, но впоследствии умерло еще только двое, и постепенно все было взято под контроль. Врачи, как и Лиана, были готовы исполнять свои обязанности до самого конца пути, а ведь они не прошли еще и половины. День с лишним был потрачен на помощь людям с канадского судна, немало времени занимал и зигзагообразный маневр, а капитан теперь старался идти еще осторожнее, опасаясь встречи с немцами.
Только на второй день после спасательной операции Лиану уговорили уйти со своего поста в каюту первого помощника. Там она буквально рухнула на койку. Девочки гуляли где-то по кораблю — экипаж взял на себя заботу о них, и они теперь много времени проводили на мостике. Но сейчас, лежа на узкой койке, Лиана не могла думать даже о них. Казалось, она не спала уже годы. И лишь только она приняла горизонтальное положение, как немедленно погрузилась в темное забытье и уснула. Когда она проснулась, уже наступила ночь, а на корабле строго соблюдали затемнение. Откуда-то из темноты донеслись тихие звуки. Лиана села. Чужая постель. Где она? И тут она услышала знакомый голос.
— Ну как вы? — Это был Ник. Когда он подошел ближе, она смогла разглядеть его лицо в лунном свете, пробивавшемся сквозь незакрашенные участки стекол. — Вы проспали шестнадцать часов.
— Боже мой! — Лиана затрясла головой, стараясь окончательно проснуться. Она была в той самой грязной одежде, которую не снимала последние два дня, но Ник выглядел еще хуже. — Как раненые?
— Некоторым лучше.
— Кто-нибудь еще умер? Ник покачал головой.
— Пока нет. И можно надеяться, что теперь все дотянут до берега. Некоторые уже ходят по палубе. — Но куда больше его сейчас занимала Лиана. Она изумила Ника тем, что сразу стала незаменимой в операционной. Он видел ее всякий раз, когда приносил туда очередного раненого. — Вы не проголодались? Я принес бутерброд и бутылку вина.
Но от одной мысли о еде ей стало не по себе. Лиана уселась на койку и похлопала по краю рядом с собой, приглашая Ника сесть.
— Я не смогу проглотить ни куска. А как вы? Вы хоть немного спали?
— Я проспал достаточно. — Она увидела, что он улыбается, и глубоко вздохнула. Что им вместе пришлось пережить!
— А где девочки?
— Спят в моем гамаке наверху, на палубе. Они прекрасно устроились, и за ними присматривает офицер. Спят, закутавшись в одеяла. Я не, хотел, чтобы они шли сюда и будили вас. — Он помолчал. — И все-таки, Лиана, вам надо поесть.
Теперь, когда на корабле оказалось втрое больше людей, все жили на урезанном пайке, но повар творил чудеса, и все, по крайней мере, чувствовали себя сытыми. Чудесным образом появились кофе и виски, которых пока хватало. Ник протянул Лиане бутерброд и вынул пробку из початой бутылки вина. Затем он достал из кармана чашку и налил ей.
— Ник, я не могу… Меня тошнит.
— И все-таки надо выпить. Только сначала съешьте бутерброд.
Она осторожно надкусила, но от вкуса пищи в желудке начались спазмы. Однако когда первая волна тошноты прошла, Лиана внезапно ощутила голод, и бутерброд показался ей необычайно вкусным. Затем она отхлебнула вина и передала чашку Нику. Он тоже сделал глоток.
— Надо вставать. Посмотрю, чем еще смогу помочь.
— Они пережили это время без вас, а еще один час ничего не изменит.
В темноте она улыбнулась ему. Глаза тем временем уже совершенно привыкли к темноте.
— Я бы сейчас отдала все за горячую ванну!
— И за чистую одежду. — Он улыбнулся. — Моя — так уже может стоять и скоро будет ходить сама по себе.
И внезапно они оба вспомнили о «Нормандии», на которой плыли всего год назад, и теперь не могли удержаться от смеха. Они хохотали, пока из глаз градом не покатились слезы. Здесь, в темной каюте первого помощника, они смогли отрешиться от ужасающей реальности. Но как смешно было вспоминать о нелепых празднествах, обедах во фраках и белых галстуках.
— А помните, сколько мы волокли с собой чемоданов!
Они снова покатились со смеху. Смех рождался от напряжения, истощения сил и одновременно от ощущения облегчения. И сейчас им, сидящим в грязной, рваной одежде, на корабле, куда набилось три сотни людей, считая пассажиров и экипаж, «Нормандия» казалась кораблем дураков с ее специальными помещениями для собак и прогулочными палубами, апартаментами-люкс, курительной комнатой и Гранд-салоном. Да, конечно, это был чудесный корабль, но он безвозвратно канул в прошлое, а сейчас они пили вино, сидя на узкой койке, не уверенные в том, что через час их не настигнет торпеда с немецкой подлодки. Но вот смех прошел, и Лиана, взглянув на Ника, увидела, как тень пробежала по его лицу.
— Посмотрите, как изменились наши жизни. Как все это странно, правда?
— Скоро весь мир изменится. Это только начало. Просто нас с вами это коснулось раньше, чем других. — Он заглянул ей в глаза, даже в темноте чувствуя, как они притягивают его. И Ник решительно заговорил о том, о чем думал, — кто знает, может быть, через час их уже не будет в живых и у него не будет другого раза:
— Вы прекрасны, Лиана. Прекраснее всех женщин, каких я видел… Вы прекрасны и душой и телом. Я так гордился вами прошлой ночью.
— А я думаю, у меня все получалось потому, что вы были рядом. Я все время чувствовала вашу поддержку.
И вдруг все исчезло, как будто во всем мире остались только они двое. Не было больше никого, кроме них двоих, в этой крошечной комнате. Он взял ее за руки и, ни слова не говоря, прижал к себе. Они поцеловались. И ее губы так же жадно льнули к нему, как и его губы к ней. Они долго сидели прижавшись и целовали друг друга снова и снова в отчаянии страсти, рожденной тенью смерти и жизнью, которая продолжалась, несмотря ни на что.