Селби сказал:
— Мне думается, мистер Джилспай, вы сообщили нам крайне важную информацию.
— Ну что же, надеюсь, что так. Иначе я бы об этом не заговорил. Поеду взгляну на труп. Наверное, Десмонд и правда умер. Иначе бы он приехал вчера ко мне.
Ведь речь шла о покупке, в которой он был крайне заинтересован.
— Чем объясняется его нежелание упоминать свое имя при переговорах со Стефеном Фрилменом? — спросил Селби. — Мотивы были чисто этическими?
Джилспай внимательно посмотрел на прокурора.
— Мне он об этом ничего не говорил. Но я, разумеется, сделал кое-какие выводы. Понимаете, продаваемый участок лежал посередине его владений, так что он был самым заинтересованным покупателем. Естественно, Фрилмен в первую очередь обратился к Десмонду, когда участок поступил в продажу. Биллмейер ответил, что не хочет ничего покупать, он сам продал бы часть своих земель, если бы ему предложили подходящую цену. Сказал так, чтобы сбить спрос… Биллмейер был умным дельцом.
— В тот вечер он, кажется, хотел отвезти деньги наличными? — спросил Селби.
— Весьма вероятно. Он жаждал как можно быстрее заключить сделку. Не меньше самого Фрилмена, который был крайне заинтересован в получении комиссионных. И вот они от него уплыли… Конечно, джентльмены, вы понимаете, что я все это говорю строго конфиденциально.
Селби кивнул.
— Особенно о частичной потере памяти. Это материал не для прессы. Не хочу, чтобы трепали имя покойного друга. Он сказал, что я единственный человек, с которым он откровенно разговаривает. Будто я «развязал ему язык». Он был не очень общительным человеком… Черт возьми, джентльмены, всему есть предел. Я знаю, вам по долгу службы приходится копаться в личной жизни людей, но всему есть границы. Особенно если дело касается прессы.
Селби проводил Джилспая до двери, пожал ему руку и сказал:
— Вы нам существенно помогли, и я даю вам слово, что не буду злоупотреблять вашим доверием.
Когда дверь закрылась, Селби взглянул на Брэндона и сложил губы, будто намеревался засвистеть.
Брэндон вынул из кармана кисет.
— Вот и объяснение, — сказал он. — Что-то заставило Биллмейера напиться. Под действием алкоголя он вспомнил, кем был прежде, и совершенно забыл свою жизнь в качестве Десмонда Биллмейера.
— А этой забытой личностью был…
— Карлтон Грайнс, мошенник, — подхватил Брэндон.
— И тут его память шагнула назад на десять лет, — задумчиво продолжал Селби. — Он вспомнил, где спрятал свои старые вещи. Достал их, тем самым подхватывая нить своей жизни в том месте, где она была оборвана. А в результате был убит.
Брэндон набивал трубку табаком.
— В каком же мы-то оказались «приятном положении»! Нам придется идти по следу десятилетней давности, причем все улики остались в голове мертвеца!
Селби полез в карман за трубкой.
— Для начала у нас имеется самый важный ключ.
— Какой же?
— Когда память Биллмейера вернулась к тому инциденту, который вызвал у него амнезию, он отправился туда, где когда-то оставил одежду, и одежда все еще находилась там!
Брэндон вскинул голову:
— Ей богу, сынок, ты говоришь дело!
В девять сорок пять к Селби заехал Альфонс Бейкер Карр. С ним вместе прибыл чрезвычайно вертлявый и беспокойный молодой человек.
А.Б. Карр был личностью выдающейся. Он умел заставить присутствующих обратить на себя внимание, где бы ни появлялся. Адвокат по уголовным делам, завоевавший известность во всей стране, он приобрел себе претенциозный особняк в Мэдисон-Сити, чтобы, как он говорил, «уйти от всего этого».
Но юридические услуги старины АБК, как его любовно называли клиенты, очевидно, стали требоваться еще больше теперь, когда маэстро решил отойти от дел.
Некоторые злопыхатели уверяли, что Карр перебрался в Мэдисон-Сити, опасаясь, как бы его связи с преступным миром не обернулись чем-то вроде чудовища Франкенштейна, или, как выражаются китайцы, потому что «он сел верхом на тигра». Те же злопыхатели перешептывались, что в один прекрасный день Карр таинственно исчезнет, и никто не узнает, как он сошел со сцены — добровольно или по принуждению. Переезд Карра в Мэдисон-Сити считался первым шагом на пути к осуществлению плана исчезновения.
Какой бы ни была причина переезда, но за Карром в городе наблюдали. Соседи рассказывали о дорогих автомобилях, подкатывающих к его резиденции глубокой ночью, о таинственных огнях, которые вспыхивали и гасли в зеркальных окнах особняка, о приглушенных голосах, иногда доносящихся в теплые ночи из открытых окон.
Если бы Карр решил связать свою жизнь со сценой, он достиг бы потрясающих успехов. Во всяком случае, внешне он больше походил на знаменитого актера, чем на солидного адвоката. Он хорошо ориентировался в драматических ситуациях и умел использовать эту свою способность.
Карр сделал рукой широкий жест, и одним махом ухитрился превратить вертлявого молодого человека в значительное лицо. Можно было подумать, что Карр одолжил юноше часть собственного обаяния.
— Селби, я полагаю, вы не знакомы с Милтоном Грегори?
Селби кивнул и вопросительно посмотрел на Карра.
Обращаясь к юноше, Карр предложил тоном, каким обращаются к нервной лошади — твердо, но доброжелательно:
— Присаживайтесь, Милтон.
Сам он тоже уселся, скрестил ноги и вытащил сигару с холодной уверенностью человека, готового к долгому разговору.
Селби взглянул на часы.
— Вам придется быть кратким. Через четверть часа у меня важная встреча.
Карр аккуратно обрезал кончик сигары, внимательно осмотрел его, этим пустяковым жестом словно подчеркивая важность того, что сообщит далее.
— Мистер Грегори — родной брат Кармен Грегори, которая теперь стала миссис Фрилмен.
Селби сумел сохранить безмятежное выражение лица.
— Вот как? У меня как раз назначена встреча с миссис Фрилмен.
— Именно поэтому мы и приехали, — сказал Карр.
Он специально тянул время: зажег спичку, долго прикуривал.
Селби сдержал раздражение.
— В чем дело?
Милтон сказал:
— Как это «в чем дело»? Великий Боже, вы же…
Левая рука Карра приподнялась ладонью вверх, и он грациозным многозначительным жестом предотвратил готовый излиться поток слов Грегори.