— Мне звонил один городской редактор. Настроен весьма скептически.
Сильвия сказала:
— Я сдала свою статью. К вечеру город загудит. А как продвигается расследование?
Селби принялся раскуривать трубку.
Сильвия внимательно глядела на его зоркие глаза, прямой нос, твердо очерченные губы при красноватом огоньке спички.
Задув спичку, Селби сказал:
— Как ты считаешь, оппозиционные газеты набросятся на меня за то, что я упустил Кармен?
— Да еще как! «Блейд» напишет передовицу о небрежности и расхлябанности полиции. У тебя волосы встанут дыбом, когда прочтешь.
Селби усмехнулся.
— Нам с тобой придется отыскать Кармен.
— Каким образом?
— Проявить немного изобретательности и использовать сведения, о которых еще никто не знает.
— Какие?
— Кармен повез в санаторий муж, об этом, не подумав, сболтнул старина АБК.
— Но ты же не можешь заставить Джилберта Фрилмена сказать тебе…
— И не буду пытаться. Лучше займусь его машиной.
Ее вчера обслуживали на заправочной станции, и у дежурного должны быть записаны показания спидометра.
Это раз. Далее. Кармен Фрилмен будто бы ездила вчера в голливудскую контору к Биллмейеру на совещание.
Вернулась домой около двенадцати. Округлив цифры, мы можем сказать, что от нас до Голливуда семьдесят миль, так что ее поездка увеличила показания спидометра на сто сорок миль. После этого Джилберт возил жену к коронеру и обратно. Это еще миль шесть. Почти сразу после ухода Карра я отправился на ранчо Фрилменов. Хотел поговорить с Джилбертом, убедить его, что Кармен совершает ошибку.
— Получилось?
Селби покачал головой.
— Мне ответили, что он спит, проведя на ногах всю ночь, и что страшно переживает за жену. Доктор дал ему снотворное и не велел будить. Машина стояла во дворе, я ее без труда осмотрел. Бензобак почти пуст, на спидометре девять тысяч шестьсот пятьдесят одна миля.
Коронер обещал выяснить вчерашние показания на автостанции.
— Это и правда может оказаться путеводной нитью, — сказала Сильвия. — Утром на улице я видела Корлисс.
Она осуждает Кармен. Говорит, что ей нечего скрывать.
Биллмейер позвонил ей как раз в тот момент, когда они рассаживались за праздничным столом, сказал, что работает в конторе и не может отыскать какие-то письма.
— Что было потом? — спросил Селби. — Когда Кармен вернулась?
— Корлисс говорит, что Кармен уехала, и Биллмейер задержал ее на совещании по какому-то исключительно важному вопросу… Ладно, расскажешь мне, если узнаешь о показаниях спидометра.
Сразу после ухода Сильвии в кабинет заглянула Аморетт Стэндиш и сообщила:
— Пришел коронер.
— Пусть войдет.
Гарри Перкинс не вошел, а влетел в помещение.
— Как дела, Дуг?
— Так себе… Что у тебя нового?
— Спидометр показывал девять тысяч четыреста девяносто девять миль, и у меня в машине сидит собачонка, оказывается, она не принадлежит пострадавшим.
— Но она же была вместе с детьми!
— Правильно, Дуг, но собака не их. Я отвез было песика детям домой, но они как раз уехали в больницу. Пришлось оставить Фидо у владельца платной стоянки автомашин. Он пообещал отдать ее ребятишкам, как только они появятся, а несколько минут назад позвонил и просил приехать за собакой. Дети ее и в глаза не видели.
— Но это должен быть их пес!
— Ничего подобного. Пес им не принадлежит. Он на них рычал.
Селби задумался, потом сказал:
— По всему выходит, Гарри, что судьба подарила тебе симпатичную собачонку.
Разговор с властями орегонской тюрьмы состоялся около полудня. Когда их соединили, Селби объяснил, кто он такой и чего хочет.
Человек на том конце провода сказал:
— Да, я все отлично помню. Я дежурил в тот день.
Случилось это двадцать первого января 1932 года. В тюрьме произошло форменное восстание. Заключенные раздобыли оружие. Нескольким удалось удрать до того, как охрана окружила тюрьму. Потом вспыхнул пожар. До сих пор неизвестно, кто поджег здание — уголовники или кто-то из чересчур ретивых охранников. Так или иначе, но заключенные взяли тюрьму. Когда все здание полыхало, мы предложили им выходить с поднятыми руками и обещали не стрелять. Они отказались, замешкались, а когда, наконец, решили прорваться силой, было поздно. Обрушилась кровля, под ней погибло много народу.
— Случайно не помните человека по имени Карлтон Грайнс? — спросил Селби.
— Один из тех, кто погиб при пожаре. У него был брат в Оклахоме. После восстания он обвинил нас в том, что мы намеренно задержали информацию.
— Скажите, проволочки действительно были?
— Как не быть? Конечно, были. Зачинщик долго не сообщал имена заключенных, оставшихся в горящем здании: не хотел выдавать тех, кому удалось бежать.
Трупы обгорели до неузнаваемости. Мы смогли справиться с неразберихой уже после того, как поймали нескольких беглецов, и они назвали тех, кто был с ними.
После этого коновод соблаговолил назвать всех, но это было уже много времени спустя. Так что мы поставили в известность брата Карлтона Грайнса лишь после того, как сами получили сведения. Он вел себя так, будто мы намеренно убили его драгоценного Карла!
— За что сидел Карлтон Грайнс?
— Забыл, но сумею выяснить, если вас интересует.
Все дела погибли при пожаре, но судебные досье с подробными описаниями «деяний» осужденных, сохранились. Так что я просмотрю их и пришлю вам выписку.
— Буду вам крайне обязан.
Не успел он повесить трубку, как телефон снова зазвонил. Брэндон сообщил, что приехали Первис Грайнс с супругой осмотреть обломки машины Хинкла. Они решили, что ее ремонтировать бессмысленно, куда дешевле приобрести новую в рассрочку или купить подержанную.
Селби попросил:
— Задержи их, Рекс, и отвези к Перкинсу. Я хочу, чтобы они взглянули на тело.
— Ладно, жду тебя там же через десять минут, — сказал Брэндон.
При дневном освещении Первис Грайнс оказался стройным мужчиной слегка за тридцать. Держался он прямо и двигался со своеобразной атлетической грацией. Толстые чувственные губы указывали на эмоциональность натуры и немного портили привлекательное лицо. Подмышкой у него торчала свернутая в трубку «Кларион».