– Простите, разумеется, мисс Оугилви!
– Благодарю вас. Да, я тоже не помню такого холодного апреля, и это еще одна из причин, по которой нам следовало бы сделать остановку, и как можно скорее.
– Но мы потеряем время и…
– Рейвенскрофт, мне кажется, вы меня не поняли. Это касается чисто личных удобств.
– Личных у… – Он покраснел. – О, я не подумал… то есть я не сообразил, что вам…
– Слушайте, Рейвенскрофт, не превращайте самые обыденные веши в нечто необыкновенное. Мне нужно, чтобы мы сделали остановку, и все!
– Разумеется, я все понял! Попрошу кучера остановиться, как только доберемся до Торлингтона. Всего через полчаса.
Венеция молча кивнула и втиснулась как можно глубже в угол сиденья, надеясь, что Рейвенскрофт избавит ее от своей назойливой болтовни. Но ему было явно не до разговоров: уткнувшись подбородком в воротник и крепко уцепившись за края сиденья, он старался не подскакивать вверх при особенно сильных толчках кареты. Видом своим он весьма напоминал наказанного школяра.
Проходили минута за минутой, карета все так же подпрыгивала на ухабах, все так же потрескивали ее деревянные части, и Венеция молила небеса об одном – только бы их экипаж не свалился в какой-нибудь ров до того, как они доберутся до Торлингтона.
Закрыв глаза, она помолилась и о том, чтобы ей удалось наконец добиться вразумительных ответов от Рейвенскрофта на мучающие ее вопросы.
Собственно говоря, ей только и оставалось, что уповать на Бога.
Примерно в это же время из клуба «Уайтс», старейшего в Лондоне клуба для джентльменов, вышел высокий, элегантно одетый мужчинам, надвинув шляпу пониже на глаза, чтобы защитить лицо от хлопьев снега, подождал, пока его экипаж подъедет по оживленной, забитой другими каретами и пешеходами улице к тому месту, где он его ожидал.
Всего несколько минут назад Дугал Маклейн был весьма близок к тому, чтобы выиграть в вист кучу денег. Однако единственный взгляд, совершенно случайно брошенный им в окно, вынудил его издать громкое восклицание, бросить на стол карты, вскочить со стула и ринуться вон из комнаты, к великому изумлению его партнеров по игре.
Задержавшись на ступеньках крыльца, Дугал, пожалуй, с не меньшим изумлением взирал на валивший с неба густой снег. Только одно могло вызвать подобный снегопад в апреле – проклятие Маклейнов. Это оно вызывало бури и ураганы в тех случаях, когда кто-нибудь из Маклейнов приходил в гнев, но проявления природной стихии варьировались в зависимости от нрава конкретного члена этого семейства. Грегор, всегда холодный и сдержанный по натуре, вызывал холод и снегопад. Много снега, массы снега, немыслимое, сточки зрения обыкновенного лондонца, его количество. И потому Дугал должен найти своего брата, найти как можно скорее.
На Сент-Джеймс-стрит было полно народу. Люди, пригибаясь от порывов ветра, двигались быстро, спеша укрыться от внезапной непогоды и с огромным удивлением и даже страхом глядя на небывалое явление. И лишь один человек, казалось, не обращал внимания на холод и ветер, мало того, он, казалось, испытывал удовольствие от того, что его обнаженная голова запудрена снегом.
– Грегор! – выкрикнул Дугал.
Когда тот приблизился, Дугал увидел, что губы у брата побелели.
– Хочу попросить тебя об одолжении, – произнес Грегор. – Моя лошадь там, в конце улицы. Могли бы мы воспользоваться твоим экипажем?
– Разумеется.
Дугал бросил взгляд на своего выездного лакея, и тот поспешил отправиться за лошадью Грегора. Через несколько минут карета уже катила с грохотом по мостовой, а верховая лошадь Грегора рысила за ней.
Грегор обратил на брата горящий негодованием взгляд и сообщил:
– Венеция Оугалви похищена.
– Господи помилуй! Кто посмел это сделать?
– Рейвенскрофт.
– Этот щенок? Да у него никогда не хватило бы храбрости на такое дело!
– Можешь считать его дохлым щенком с той минуты, как я до него доберусь, – процедил Грегор сквозь зубы, а его глаза сделались похожими на две зеленые льдинки. – Он хитростью вынудил Венецию уехать из города.
Венеция уехала с этим подонком по своей воле? Дугал посмотрел на брата из-под полуопущенных век. Венеция и Грегор дружили с детства, так долго, что в городе никто не распускал язык по поводу их совместных утренних верховых прогулок и откровенно приятельских, свободных от всякой чопорности отношений. Неужели отношения с Рейвенскрофтом значили для Венеции нечто большее?
– Ты считаешь, что Венеция и Рейвенскрофт… – начал Дугал, но брат прервал его резким выкриком:
– Нет!
Дугал вытаращил глаза, когда после этого короткого слова неистовый, бешеный порыв ветра налетел на карету с такой силой, что ее со скрежетом проволокло по мостовой.
– Она была подло обманута! – прорычал Грегор.
Глядя на то, как ветер вталкивает снег в каждую щелку в одной из стенок кареты, Дугал проговорил как мог спокойнее и убедительнее:
– Конечно, ее обманули. Венеция не согласилась бы на такой нелепый поступок, как бегство, даже если бы без памяти влюбилась в кого-либо.
За этими его словами последовал еще один мощный удар ветра. Дугал поморщился:
– Грегор, прошу тебя! Нас просто сдует с дороги!
Грегор ухватил себя руками за коленки и сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться.
– Если хочешь удержаться на дороге, прекрати городить глупости, – сказал он. – Венеция вовсе не сбежала. Рейвенскрофт сказал ей, что ее мать, которая находится в Стерлинге, тяжело больна. Слуга Рейвенскрофта рассказал мне о планах этого ничтожества: как они поедут в Гретна-Грин, как хозяин скажет Венеции всю правду, когда они отъедут настолько далеко от Лондона, что возвращаться будет поздно. Еще он сообщил, что у этого прощелыги огромные долги, а также что сегодня утром он должен был драться на дуэли с лордом Алстером, но не явился на место встречи.
– Трус! – Дугал тряхнул головой. – Но ты, наверное, хорошо заплатил человеку Рейвенскрофта за эти сведения.
– К моему немалому удовольствию, этому пройдохе не понравилось, что его держат за лодыжки, вывесив из распахнутого настежь окна.
Дугал рассмеялся.
– Рейвенскрофт намерен свернуть на дорогу, ведущую к северу, у перекрестка возле Пикмера и надеется, что Венеция этого не заметит.
– Не заметит? На дороге, по которой уже проезжала много раз?
– Рейвенскрофт – не самый умный из людей. Мир ничего не потеряет, если он умрет.
– Грегор, если ты совершишь нечто опрометчивое, разразится скандал, расплачиваться за который придется Венеции. Самое лучшее – найти ее и вернуть домой целой и невредимой, а с Рейвенскрофтом разделаться позже.