Рован словно окаменел, увидев итальянца: он знал, что не только Джеймс, но и многие знатные дворяне Марии, даже те, кто был верен ей и из верности не осуждал ее брак, ненавидели этого человека. Королева лишь недавно стала так сильно зависеть от него, и Рован чувствовал, что эта безрассудная зависимость от Риччо — еще одна ее ошибка.
А вот муж Марии не пришел с ней.
Рован поспешно встал, оказывая ей положенный почет.
— Оставьте нас одних, — приказала она остальным.
Смотритель не решался выйти, словно Рован был кровожадным убийцей, а не ее верным подданным, терпевшим это бесчестье, чтобы не вызывать вражду в стране. Он возмутился бы, если королева не повторила нетерпеливо:
— Оставьте нас одних! О боже! Этот человек — мой племянник, он не причинит мне зла.
Все спутники Марии исчезли в коридоре, и смотритель, по-прежнему настороженный, наконец закрыл дверь.
— Приношу вам самые искренние поздравления, — сказал Рован, показав кивком на ее увеличившийся живот.
Мария приподняла одну бровь:
— Хоть в этом мой брак оказался удачным.
Рован промолчал: несмотря на слова Марии, она не желала ни от кого выслушивать нотации по поводу того, какого мужа она себе выбрала.
— Я уверен, ваша милость, что вы всегда будете поступать так, как сочтете правильным. И Шотландия будет благодарна за наследника.
— Наследник еще не сделал свой первый вздох, — напомнила ему королева.
— Вам нечего бояться. Вы молоды и сильны как… как королева, — тихо сказал Рован.
— Мне жаль, что я так поступаю с вами, — призналась ему Мария.
— Я верю, что вам жаль.
— Но вы предали меня.
— Я никогда не предавал.
— Вы не хотите назвать Джеймса предателем, хотя это правда.
— Я не выступал против вас с оружием в руках.
— Нет, — согласилась она.
Но когда она заговорила снова, в ее голосе звучали недовольство и обида:
— Вы были заняты тем, что соблазняли одну из моих фрейлин.
— Я люблю ее, ваша милость.
— Это смешно!
— Простите, но почему смешно?
Мария провела рукой по воздуху, показывая, чтобы Рован отошел в сторону, села и отвернулась от него. Он остался стоять.
— Только дураки верят в любовь.
Вдруг она взглянула на Рована. Ее огромные темные глаза были широко раскрыты и полны тревоги.
— Я вышла за Генри, стала его женой перед Богом. Я возвысила его. А он — дурак, хотя и очень красивый.
— Он отец вашего ребенка.
— Жаль, что это так, — с горечью сказала она.
Рован промолчал, потому что знал: любые его слова сейчас были бы ошибкой.
— Я сама заварила эту кашу… — пробормотала Мария.
Рован опустился перед ней на колени, взял ее за руки и пристально посмотрел ей в лицо.
— Мария, вы моя королева, королева Шотландии. Вы вступили в брак, которого горячо желали. Вы… по своему выбору возвысили Дарнли как супруга… даже больше, чем как супруга.
Она улыбнулась какой-то кривой улыбкой:
— Шотландский парламент никогда не присвоит ему титул короля. Теперь я это понимаю — и понимаю, почему это так. Моему мужу нет никакого дела до управления страной. Он тщеславен и самолюбив. Он хочет только охотиться, играть, пить… и, я полагаю, блудить со шлюхами ночи напролет. Что я сделала! — прошептала она.
— Мария, вы были хорошей королевой и должны остаться такой. Вы государыня. Если кто-то из близких к вам людей просит, чтобы вы поступили вопреки своему, более разумному решению, ответьте отказом. Будьте той королевой Марией, которую любят ваши подданные… и не позволяйте никому отнять у вас эту любовь.
Она кивнула и слабо улыбнулась.
— Вы знаете, что я не могу отпустить вас, — сказала она.
— Я никогда не желал вам того, что вредно для вас. Я всегда предлагал вам только мою верность.
— Я вам верю.
— Тогда в чем дело?
— Я не могу отпустить вас. Я предъявила вам обвинения, теперь их нужно опровергнуть.
— Как вы хотите, чтобы я доказал ложность ваших обвинений?
— Публично отрекитесь от Джеймса. Назовите его тем, что он есть, — предателем.
Рован опустил голову:
— Мария, вы только что сказали, что…
— Что я вышла замуж за слабовольного, бесхребетного и развратного мужчину?
Рован только приподнял бровь и, как всегда в подобных случаях, промолчал, считая, что это лучше, чем соглашаться с таким замечанием.
Мария покачала головой:
— Джеймс вел со мной нечестную игру: сначала поступал так, словно наша знать не прочь поддержать этот брак, а потом твердо стоял против него. Елизавета всегда играет честно. Она знает, что никого, кто мог бы стать ее мужем, ее подданные не приняли бы без войны. Как это нечестно, что королевы должны терпеть эту глупость, а короли нет. Но главное в том, что Джеймс тогда еще слишком мало знал о Генри, чтобы ненавидеть его. Джеймс просто был в бешенстве из-за того, что терял власть.
— Может быть, он был оскорблен тем, что его советы ничего не значили с тех пор, как вы встретили Дарнли.
Королева печально покачала головой:
— То, что случилось между нами… очень горько и гораздо серьезней. Из-за того, что мать Генри была близкой подругой Марии Тюдор, а я католичка… Джеймс решил, что сможет поднять против меня протестантов. Я ни в чем не виновата!
— Мария, прошу вас, измените свое отношение к лорду Джеймсу. Вы были слишком близкими друзьями, чтобы дать этим событиям разлучить вас навсегда.
Мария очень серьезно взглянула на него:
— Я бы высоко ценила вас… но вы так твердо стоите за него.
— Стою за него, но не иду против вас.
Она вдруг встала, прошлась по комнате и сказала:
— Вы знаете, как я была разгневана на лорда Босуэла. Он тогда был здесь в тюрьме, но бежал и теперь снова смог добиться моей милости.
— Вы предлагаете мне бежать? — с улыбкой спросил Рован.
— Может ли королева предложить такое? Никогда! — заявила она.
Но потом Мария наклонилась к Ровану, который продолжал стоять согласно этикету на одном колене, поцеловала его в щеку и произнесла:
— Мне нужно было увидеть вас. Я знаю, что могу верить вам, что вы не станете пересказывать другим мои слова. Добрый день и до свидания, лорд Лохревен!
Она вышла, и Рован не услышал, чтобы замки на двери закрылись за ее спиной. Все же он предпочел подождать — и ждал, пока луна не поднялась высоко над стенами замка.