– На голове, – подсказал Береговой. – Крови много.
Маня кивнула.
– Из раны на голове текла кровь, и ты решил ее как-то остановить и побежал в машину за аптечкой. В это время кто-то вытащил труп – святые угодники, какая ахинея!.. – видимо, в окно, потому что оно было открыто, несмотря на то что еще холодно и ты даже его прикрывал! Пока ты носился туда-сюда, в твой багажник подложили еще один труп. Только уже мужчины, который оказался знаменитым телевизионным ведущим Сергеем Балашовым. Ты никогда раньше его не видел.
– Никогда не видел, – согласился Береговой. – Только по телевизору. А матери на самом деле операцию сделают?..
Маня с досадой кивнула на Митрофанову – разговаривай, мол, с ней.
– Да, да, да! Долгов сказал, что сто процентов, он сделает операцию на следующей неделе. – Долгов говорил «восемьдесят», но в железной комнатке с зарешеченным окном это не имело никакого значения. – Он там целый консилиум собрал! И сказал, что позвонит… какой-то… сложное имя… Фазиле Амановне…
– Фатиме Рашидовне, – подсказал Береговой с наслаждением. – Это лучший в Москве специалист по КТ, ну, который делает компьютерную томографию. Я их всех знаю, как родных, понимаешь?! Я пытался обращаться, но там очередь на год вперед. Наше здравоохранение самое охранительное! А матери все хуже и хуже, а я ничего не мог сделать! И боялся, что она умрет, понимаешь? – Он потряс митрофановские руки, поднял и на секунду прижался к ним лбом. – Я не мог ей в глаза смотреть! Она же очень молодая, веселая у меня! И все время что-то придумывает! Она такая придумщица!.. Я тебя с ней познакомлю.
– Я с ней знакома, Володя.
– А. Ну да. Ей на море очень хотелось, и, главное, я обещал! Обещал, что отвезу, а потом стал думать: не успею. И она все время какую-то горку вспоминает, с которой я в детстве в море съезжал. В Евпатории, что ли! Я не помню совсем. А она все хочет с горки съехать! А пироги какие печет! Она сто лет уже ничего не печет, с тех пор, как заболела. И я боялся, что она умрет, понимаешь? А Николай Давыдович ничего не говорит. Я пристаю, а он не говорит, и однажды меня даже выгнал, сказал, чтоб я работать не мешал!
– Время не упущено, – повторила Катя очень старательно, чтобы он уж точно понял и расслышал это, самое главное. – Долгов сделает операцию. – Тут она вдруг обрадовалась, вспомнив еще одно главное. Как много было этого главного! – И еще он сказал, что проблема, безусловно, есть, но она решаемая! Ре-ша-е-ма-я! Слышишь, Володя?
Маня Поливанова, которая так и ходила, забывшись, у Кати за спиной, вдруг остановилась, обеими руками оперлась о пустой стол и посмотрела Береговому в лицо.
– Ты куда журналы привез, Володя? Отвечай быстро! Помнишь адрес?
– Поселок «Барские угодья», – сказал Береговой, сияя своей необыкновенной улыбкой, – улица Новая, дом пять.
– Улица Сосновая, умник!
– Да нет. Я точно помню. На пакете была бумажка приклеена, желтая, а на ней написано: улица Новая, дом пять.
– Новая-Сосновая, – сказала Маня ему в лицо. – Где бумажка? Выбросил?
– Не помню.
– Вспоминай! Это очень важно. Это самое главное!.. Вспоминай, где бумажка!..
– Да хрен ее…
Он как будто с трудом возвращался из приятных и светлых мыслей о матери, о Евпатории и о том, что самая страшная опасность в его жизни как будто, вроде бы, может быть – тьфу-тьфу-тьфу! – миновала, не задев, просвистела рядом, как авиационная бомба, но не накрыла с головой. Мать будет жить, поедет в Завидово, а там зацветет сирень, и рано или поздно он отвезет ее к морю, и она съедет с горки!
– Вспомни, – умоляла Маня, словно от этого действительно зависело что-то. – Вспомни, Володя. Вот ты приехал в эти «Барские угодья». Где был пакет?
– На соседнем сиденье.
– Так. Ты взял его с сиденья и…
– На щитке бумажка, – вдруг громко сказал Береговой. – Точно! Спасибо тебе, Маня, напомнила. Я взял пакет, бумажку оторвал и на щиток присандалил, чтоб потом не забыть ее выбросить. Я иногда всякий мусор на пол кидаю, ну, стаканчики из-под кофе, обертки от мороженого, а потом всегда забываю выбросить. Мама говорит, что у меня не машина, а мусорный ящик. Сидишь, говорит, как в помойке!
– Бумажка на щитке в твоей машине, – повторила Маня. – А машина где?
– У ментов.
– И ты точно помнишь, что там написано: улица Новая, дом пять.
– Точно.
Тут неожиданно для всех троих распахнулась железная дверь, они вздрогнули, как по команде, и уставились с изумлением.
Оказывается, за несколько минут они все совершенно позабыли о том, где находятся, и к звукам перестали прислушиваться, и шептать перестали, говорили во весь голос!..
Катя отдернула руки, как будто ее застали за чем-то неприличным, и Береговой серьезно посмотрел на нее.
– Ну? Переговорили с родственницами? – спросил давешний в форме. – Эх, родственницы у тебя! Мне бы таких!
– Я вам книжку подпишу, – повторила писательница Поливанова заученную фразу. – Сейчас, еще один последний вопросик! Один-единственный.
Тот кивнул. Он был великодушен и не до конца понимал, что происходит. Задержанному дали свидание, и не с адвокатом, а с какими-то родственницами, одна из которых оказалась бабой из телевизора!.. И говорили они долго и как-то очень свободно, хотя статья парню светит – не дай бог нам таких статей ни на этом, ни на том свете!
– Какого цвета были волосы у девушки?
Оторвавшись от Екатерины Митрофановой, Береговой моргнул. Длинные темные брови дрогнули удивленно.
– Волосы, – повторила Маня. – Ты сказал, что с них капало, помнишь?.. Какого они были цвета?
– Светлые, – с трудом сообразив, сообщил Береговой. – Совершенно точно светлые. И длинные.
– Все? – осведомился конвоир. – Тогда пойдем потихоньку.
Уже ставшим привычным движением Береговой вытянул руки, и тот приладил на них наручники.
«Господи, помоги нам», – подумала Митрофанова.
«Светлые волосы и подложный адрес», – подумала Поливанова.
«Девки как на подбор, ядреные, высокие», – подумал конвоир.
«Этого ничего не может быть», – подумал Береговой.
После непродолжительной процедуры, когда им возвращали сумки и мобильные телефоны, а потом Поливанова налево и направо подписывала книги, они вышли на улицу и огляделись по сторонам.
Катя посмотрела налево, а Маня посмотрела направо. А потом наоборот.
– Где мои сигареты?
Катя пожала плечами, думая о другом.
Володя протянул руки конвоиру так, как будто делал это всегда, как будто так и надо, словно эти на самом деле имеют право надевать на него наручники, словно на какого-то бандита, уголовника!.. Длинные грязные пальцы, привыкшие к клавиатуре компьютера, к автомобильному рулю, к кружке с кофе, к ножу и вилке, но уж никак не к наручникам!.. Свитер болтался на нем, будто с чужого плеча. Он тер спину и морщился – ему было привычно больно, к боли он тоже привык за эти три дня!