– На основании чего вы сделали этот вывод? – спросил Димон.
– Так она за день семь раз орала, – пояснил Фомин, – мы замучились ездить. Вот сводка. Двадцать восьмое, десять утра, вызов: Козихин, дом без видимых повреждений, участок безлюден. Час дня, вызов: Козихин. Пятнадцать ноль-ноль, семнадцать, двадцать один. Двадцать девятое апреля. Картина та же. И тридцатого сирена орала, один Козихин в журнале вызовов.
– А первого, примерно с ноля часов? – поинтересовался хакер.
Из трубки донеслось покашливание.
– Степан Сергеевич человек холостой, он как отдыхать уедет, всех распускает. Никого из прислуги не оставляет, ни горничной, ни шофера, им тоже гулять можно. В его особняке заклинило провода, электроника подчас подводит.
– Меня интересуют вызовы в ночь с тридцатого апреля на первое мая, – перебил его Димон. – Сколько раз и когда срабатывала сигнализация?
– Войти внутрь нельзя, – бубнил свое Фомин, – и ключей нам не оставляют. По инструкции мы имеем право нарушить границы частной собственности лишь в случае угрозы жизни хозяев: взломанная дверь, шум борьбы, стрельба, крик. Ничего такого в доме Козихина не наблюдалось.
– Здорово, – не выдержала я, – преступник влезет внутрь, аккуратно захлопнет дверь и пойдет тихо душить обитателей коттеджа, а храбрые парни в камуфляже примчатся, увидят, что дверь закрыта, и с легким сердцем вернутся в караулку телик смотреть.
– Не знаю, кто там у вас такой умный, – воскликнул Фомин, – но дела не так обстоят. У владельцев тревожные кнопки есть, коли на них нажмут, тут у нас красный код, любой запрет снят. Но мы же в курсе: Козихин отбыл, дом пустой. Нет угрозы.
– С этим разобрались, но вы все же посмотрите вызовы в ночь на первое мая, – упорно повторил Димон.
– Мы сигнализацию отключили, – нехотя признался начальник. – Чего ей орать.
– Отлично! – прокомментировала я услышанное. – Охране надоело принимать вызовы, спать хотелось.
– Это не наше решение, – обозлился Фомин, – комендант приказал, по всем домам документ разослали, жильцов ознакомили. Сейчас вот зачитаю инструкцию… «В целях обеспечения спокойствия и безопасности, в случае полного отсутствия людей в здании в течение более чем трое суток и в случае ошибочного срабатывания сигнализации, в случае неполадок системы сигнализации, система сигнализации будет отключена до возвращения жильцов дома и включена после выяснения причин ошибочного срабатывания, система сигнализации чинится за счет хозяев».
– Спасибо, далее можете не читать, – сухо произнес Димон. – В переводе на простой человеческий язык дело выглядит так: три дня из дома Козихина непрерывно поступал сигнал, и вы отсекли объект. Данных за ночь на первое мая нет.
– Нет, но мы ежеминутно начеку, – стал оправдываться Фомин, – следим за поселком. Первого, например, видели, как из дома десять пес удрал, сразу хозяевам сообщили. Первоклассника из двенадцатого особняка ночью на велосипеде у задней калитки приметили, хотел один в лес укатить, от няни удрал, тоже сигнализировали. Дочь Федоровых из сорок первого с парнем на детской площадке на качелях в полночь Камасутру устроила, а мы бдим! Не дали ей развратиться. Нашла место, еще бы в песочницу села. Что им, мало места на своем участке?
– Спасибо, у нас появилась полная ясность, – притормозил излишне разговорчивого Фомина Димон.
– Круг делается все уже, – сказал Федор, едва Коробок прекратил беседу. – Убийца знал про порядки в поселке и что сигнализацию на третий день отключат. Полагаю, он же ее и испортил.
Я застучала фломастером по стеклянной доске.
– Наш фигурант знаком с Ветошь и Козихиным, не боится пауков, думает, что насекомые одинаковые, берет защитный колпак, но не знает про вензель внутри, не беспокоится по поводу приезда охраны. Он местный, из поселка. Мне надо поехать к Зое Владимировне и задать ей несколько вопросов.
Приходько кивнул на телефон:
– Договаривайся.
Я набрала номер Агишевой.
– Слушаю, – пропела Зоя Владимировна.
– Беспокоит Татьяна Сергеева, – сказала я, – можете уделить мне сегодня немного времени?
– Только если недолго, – ответила вдова, – мне некогда, вещи пакую. Ой, Илюша, фигурку надо обернуть бумагой.
– Где ее взять? – послышался издалека звонкий голос.
– Посмотри в кладовке, – распорядилась Зоя и обратилась ко мне: – Завтра переезжаю, голова идет кругом. Такова уж моя сиротская вдовья доля. После кончины Бориса Олеговича я никому не нужна.
Если женщина на похоронах мужа кидается на гроб усопшего со словами: «На кого ты меня покинул, что я без тебя делать буду?» – то понятно, главным словом в этой фразе является местоимение первого лица. Вдова думает не о покойном, а о себе. У меня неизбежно возникает вопрос: она любила супруга? О чем сейчас сожалеет Зоя Владимировна? О потерянном особняке? О жизни без забот, на всем готовом?
Такие мысли крутились у меня в голове всю дорогу до поселка. Охрана пропустила джип без задержки, я поехала по мощеной пустой дороге. На секунду мне показалось, что тут никто не живет. Высокие дома прятались за деревьями, окна не светились, лишь небольшие тусклые фонари мелькали на участках. Однако особняк Ветошь сверкал огнями, как на Новый год.
– Есть хорошие новости? – прямо на пороге спросила Агишева. – Вы нашли убийцу моего мужа?
– Пока нет, – ответила я, – если вы сейчас ответите на парочку вопросов, надеюсь, дело пойдет быстрее.
– Хотите чаю? – вспомнила об обязанностях хозяйки Зоя Владимировна и крикнула: – Илюша, завари нам китайского, красного.
Мы миновали большой холл, коридор и очутились в столовой.
– Извините за беспорядок, – смутилась Агишева, – я одна, совершенно растеряна, кое-как вещи собираю. Спасибо, Илья помогает.
Из кухни с подносом в руках вышел светловолосый худощавый высокий паренек.
– Не переживайте, Зоя Владимировна, жизнь как зебра. Еще вернетесь на Рублевку. Вы пока пейте, а я картину сниму. Какую брать, с за́мком? – спросил юноша, одновременно расставляя чашки.
На указательном пальце правой руки молодого человека сверкала золотая печатка с гербом.
– Вы сидите, я прослежу за сборщиками, – продолжал он, – они мне кажутся неловкими. Так снять картину с крепостью?
– Нет, Илюша, это копия, – сказала Зоя, – нужна соседняя.
– Невзрачненькая такая? – усомнился паренек. – Там, где толстая тетка? За́мок красивее, и полотно больше.
Агишева закатила глаза.
– Невзрачненькая! Илья, это Кустодиев, он всегда будет в цене. А понравившаяся тебе крепость – мазня без имени.
– Думал, вы перепутали, – сказал Илья. – Интересная штука произведения искусства. Те, что выглядят красиво, ничего не стоят, а которые похожи на застиранные майки – дорогие.