– Сказала же, бумажки повсюду висели, – повторила Зоя, – наверное, он их потом убрал.

Я с чувством продекламировала:

– «Положение вещей кажется мне безнадежным. Обратной дороги нет. Темнота за окном. Чернота на душе. Даже свеча на столе не дает света. Мрак и туман. Нет звезд на небе. Я ухожу навсегда, потому что хочу уйти. Я очень хочу уйти!» Далее цитата из Лермонтова. Узнаете слова?

Зоя сказала:

– Похоже на кусок из роли, наизусть не помню.

– Верно, – подтвердила я, – а еще на предсмертную записку, найденную у тела вашего мужа. Думаю, этот листок и положили у кровати покойного. Подпись у Бориса Олеговича детская, подделать ее проще просто. К моим вопросам сейчас добавился еще один: кто знал, как Борис учит роль?

Зоя Владимировна сделала судорожное глотательное движение:

– Ступайте к Горьковой и возьмите список артистов. Все знали. Это не секрет. Ох, вот почему мне записка мужа показалась смутно знакомой.

– Вы не поняли, – немедленно вмешался Илья, – Татьяна спрашивает: как Борис Олегович учил роль? Как? Ну, в смысле, кто знал про развешанные по дому листки, тот и… ой!

Парень захлопнул рот, Агишева заморгала.

– Как кто? Оставьте меня в покое! Истерзали! Я потеряла мужа! Теперь нищая! Голая! Босая! Жить негде! Еще поинтересуйтесь, куда делась ленточка, которой пьеса была прошнурована! Потерялась она!

– Ленточка! – пробормотала я.

В голове забрезжила какая-то очень важная мысль, но как следует подумать мне не дала Зоя Владимировна. Вдова стиснула кулачки.

– Боже! Я поняла! В ночь с тридцатого апреля на первое мая, пока мы спали каждый в своей спальне, в дом проник преступник, убил Борю, подложил на тумбочку страничку из рукописи… о! Он мог и меня убить! Я находилась на волосок от гибели!

– Зоя Владимировна, – бросился к вдове Илья, – успокойтесь. Хотите еще чаю?

Агишева разрыдалась. А у меня в голове роились вопросы. В особняке никого не было, Борис Олегович сам запер входные двери и окна, ключи подделать невозможно, вскрыть коттедж снаружи без разрешения хозяина нельзя. В доме муж с женой остались одни. Как преступник попал внутрь и как вышел? На пульт охраны поселка никаких сигналов тревоги из особняка Ветошь не поступало, значит, говоря языком служебной инструкции, «незаконное проникновение не осуществлялось». Может, Зоя заснула, а Борис сам впустил убийцу? Если дом открывается «родным» ключом, сигнализация не срабатывает. Но в крови Ветошь обнаружили следы дормизола, вдова только что рассказала о не совсем обычной реакции мужа на это лекарство. Приняв пилюли, Борис беспробудно спал пять часов. Адвокат не проснулся, когда ему на шею посадили арлекина, эксперт предполагает, что смерть наступила в районе часа-двух ночи. Не похоже, что Борис кому-то открыл, он проглотил таблетки и провалился в сон. Так как убийца вошел? Кто его впустил, а? И кто знал о роли?

Глава 23

Домой я приехала поздно и сразу рухнула в кровать, ужинать даже разрешенными белковыми продуктами не захотелось. По дороге я успела позвонить Федору и почти дословно пересказала ему беседу с Агишевой.

– Завтра в восемь совещание, – сообщил шеф.

– На то же время у меня назначена встреча с Козихиным, – напомнила я.

– Тогда сразу после разговора с ним кати в офис, – велел шеф, – не забудь поместить вещдок в пакет и тщательно его закрыть.

– Угу, – пробормотала я, борясь с усталостью, – непременно.

Звонок будильника ударил в уши неожиданно и резко. Я нашарила часы на тумбочке, поняла, что слышу не их трескотню, а вызов мобильного, и схватила трубку.

– Татьяна, – тихо сказал приятный баритон, – не знаю вашего отчества.

– Лучше просто по имени, я так кажусь себе моложе, – ответила я. – Кто говорит?

– Илья. Мы с вами сегодня встречались у Зои Владимировны.

– Откуда вы знаете мой номер? – удивилась я.

– Ваша визитка у Агишевой на кухне в держалке стоит, – пояснил чистильщик бассейнов. – Я вас разбудил?

– Наверное, у вас была на то причина, – зевнула я.

– Мне очень надо вам кое-что рассказать, – зашептал Илья, – про Бориса Олеговича. Я знаю, кто его убил.

Остатки сна улетели прочь.

– Говорите.

– По телефону? – испугался парень. – Не надо. Лучше при личной встрече. Вы во сколько встаете?

– Не важно, назначайте время, – предложила я.

– Завтра в десять утра я еду на Подушкинское шоссе, – еле слышно сказал Илья, – у меня там работы часа на два. Знаете «Дрим-хаус» на Рублевке?

– Найду, – пообещала я, – но вы же вроде хотели помочь Зое Владимировне с переездом?

– К ней машина в шесть вечера придет, – чуть громче произнес Илья, – я успею. А может, не стану вдове узлы таскать.

– Надоело быть сострадательным? Или Зоя Владимировна вас после моего отъезда обидела? – хмыкнула я.

– Пожалуйста, мне очень надо вам кое-что рассказать, – снова перешел на шепот Илья. – В «Дрим-хаусе» на минус первом этаже есть кафе, оно там одно, не запутаетесь, между супермаркетом, аптекой и магазином для собак, в центре зала.

– Очень постараюсь в полдень быть на месте, – пообещала я.

– Если опаздывать будете, не переживайте, я вас подожду, – пообещал Илья.

Я снова легла под одеяло, но сон улетучился. Проворочавшись с боку на бок несколько часов, я встала и потопала в душ. Лучше выеду пораньше из дома. Утром на дороге самые плотные пробки.

Услышав мою просьбу отдать защитные перчатки, Степан Сергеевич изумился:

– Зачем они вам?

– В интересах следствия, – ловко ушла я от конкретного ответа.

Козихин упер в меня указательный палец.

– Ты Маня?

– Таня, – поправила я.

– В принципе, мне это без разницы, – объявил Козихин, – Маня, Таня, Аня, Ваня. Не дури людям голову, говори, зачем тебе рукавицы, иначе не получишь.

Разговор мы вели в полукруглом холле, украшенном массивными «римскими» колоннами, гобеленами, пытавшимися прикинуться старинными, и люстрами, щедро усыпанными хрустальными висюльками. До кучи тут висело зеркало в овальной позолоченной раме и четыре бра в виде тучных младенцев с луком и стрелами в целлюлитных ручонках.

– Хотите узнать, кто поменял вашего Эдди на Павлика? – спросила я.

– Хочу? Я? – заревел Козихин. – Убить гада! Глаз ему на задницу натянуть! Руки-ноги местами поменять!

– Тогда не жалейте перчатки, – потребовала я. – Наш криминалист попробует снять с них отпечатки.

Степан Сергеевич покраснел как помидор.

– Запомни! Я ненавижу, когда врут! Убить готов брехуна!