– Не знаю, где Эстер ее раздобыла, – зачастила Вера Кирилловна, – но в курсе, что девушку привезли из далекой провинции. Ротшильд неприятная, властная, но очень умная женщина, она понимает, что нельзя нанимать для такого дела никого из москвичек. Знаете, эта лже-Елена очень талантлива, она убедительно сыграла свою роль, ни одной фальшивой ноты.

– Ясно, – кивнула я, – значит, Эстер вовсе не девушка из хорошей семьи?

Хозяйка вздохнула.

– Я ничего о ней не знаю.

Я не удержалась от злого замечания:

– Вы только исполняли предписанную вам роль? Плясали под чужую дудку?

Вера Кирилловна моргнула, из ее глаз горохом посыпались слезы, мне стало стыдно.

– Успокойтесь, пожалуйста. Пусть Альбина принесет вам чаю.

– Нет, нет, нет, – зашептала пожилая дама, – поймите, я не могла еще раз потерять Тимофея, а он во всем повиновался жене. Эстер разжигала в нем нездоровую тягу к славе, и, конечно, ее волновали деньги. Ротшильд – не родная фамилия гадюки, она один раз проговорилась, что взяла себе псевдоним, присвоила чужое имя. Я очень удивилась, спросила: «Солнышко, почему Ротшильд? В России есть случаи антисемитизма, лучше, на мой взгляд, объявить себя Волконской, Оболенской, Голицыной. Наше общество нынче с пиететом относится к представителям аристократии». А она засмеялась: «Вера Кирилловна, я не хочу притягивать к себе судьбу обнищавших эмигрантов. Какой прок в роскошной фамилии, если в кармане пшик. Ротшильды ворочают миллиардами, лучше иметь ментальную связь с ними». Мне так и не удалось узнать ее настоящее имя.

– Угу, – кивнула я, – вы понимаете, что содействовали масштабному обману?

– Деточка, я только хотела угодить сыну, – всхлипнула Вера Кирилловна.

– Подозреваю, что Чеславу это не понравится, – вздохнула я.

– Солнышко, помогите, – зарыдала Вера Кирилловна, – мы все, я и Тимоша, пали жертвой козней Эстер. Вот уж кому всего было мало! Ротшильд была патологически жадна, ей хотелось иметь самую лучшую квартиру, машину, славу. Она постоянно стегала Тимофея, повторяла: «Журнал «Семь дней» дал на обложке Настю Заворотнюк, почему не тебя? Да потому, что ты решил на месяц осесть дома, не посещал тусовок, не улыбался репортерам. Разленишься и выпадешь из обоймы навсегда».

Бедный, бедный Тимоша, он надорвался и покончил с собой. Вот, это пришло вчера вечером, просто бросили в мой почтовый ящик.

Вера Кирилловна встала, подошла к подоконнику, дрожащей рукой пошарила в стопке газет и протянула мне листок бумаги.

Глава 25

«Мама! Я больше не могу. Не думал, что будет так тяжело! Я устал! Измучен! Я не способен более находиться под прессингом. На меня давят! Мне не дают вздохнуть! Придумывают постоянные задания! Считают, что я должен без конца работать. Я не выдержу! Я хочу быть самим собой! Я постоянно играю чужую роль! Не могу больше притворяться! «Викарил» не действует! Я не сплю! Боюсь себя! Мама! Я должен умереть. Мама! Прости меня! Я себя потерял! Кто я? Я не хочу быть марионеткой! Спаси меня, увези отсюда! Мама, я не хочу жить! Прощай, Тимоша».

– Видите, что она сотворила с моим мальчиком? – выдохнула Вера Кирилловна. – Тимофей, как любой актер, излишне эмоционален. Сначала он подчинялся Эстер, но потом морально и физически сломался.

Я покосилась на предсмертную записку.

– Можете дать мне ее на время?

– Ладно, – с неохотой согласилась старуха, – но зачем?

– Хочу, чтобы это послание увидел Чеслав, – объяснила я.

– Оно подлинное, – поспешила сказать Вера Кирилловна, – я великолепно знаю почерк Тимоши.

– Теперь люди редко пишут от руки, – заявила я. – Даже не имеют дома ручек и карандашей, пользуются ноутбуками.

– Тим не владел компьютером, – угрюмо пояснила дама.

– Неужели? Он в сети имел сайт, регулярно общался с фанатами, – напомнила я.

– Извините, слово «сайт» мне непонятно, – вздернула подбородок Вера Кирилловна, – но я знаю, что в Интернете от лица Тимофея работала Эстер.

– Она просто черный демон артиста Моркова, – вздохнула я.

Вера Кирилловна схватила со спинки дивана шерстяную шаль и закуталась в нее.

– Эстер любила Тимофея, она желала ему лучшего, но сильно перегибала палку. Как человек она мне никогда не нравилась, я боюсь людей с менталитетом асфальтоукладочного катка, стараюсь держаться подальше от тех, кто хочет добиться успеха любой ценой. В моем понимании цель не всегда оправдывает средства. Но люди искусства невероятно амбициозны, они желают взлететь на вершину славы. Не верьте артисту, если тот утверждает: меня не волнуют ни известность, ни деньги. Те, кто не помышляет об успехе и солидных гонорарах, не идут в творческие вузы. Актеру необходимо реализоваться, сделать это он способен лишь на сцене, а заработная плата лучшее мерило успешности. Ты стоишь столько, сколько тебе платят. В конечном итоге Тимофей и Эстер желали одного и того же, просто у нее были незаурядные организаторские способности, воспаленная фантазия и гипертрофированная жажда денег. Ей хотелось всего и желательно побольше. Эстер сумела продвинуть мужа во множество проектов, но кризис грянул не вовремя, киношники стали сворачивать съемки. Вот почему она придумала историю с Кротовой. А у Тима не выдержали нервы, он покончил с собой.

– Вы уверены? – спросила я. – Вдруг вашего сына убили?

Вера Кирилловна отмахнулась.

– Чушь. Тима любили, он не имел кровных врагов, не крутил романов с женщинами, не брал денег в долг, никого не обманывал. Но психику Тимоши еще в детстве подкосила история с Агатой. После смерти любимой сестры мальчик очень изменился, мы даже лечили его у психотерапевта. Ларион неоднократно повторял: «Берегите Тима от излишней эмоциональной нагрузки, ему лучше пойти учиться на художника, актерская профессия сопряжена со стрессом».

Но никакой уверенности, что Тимошу примут в Строгановку, у нас с Николаем Ефимовичем не было. Сын неплохо рисовал, наверное, следовало попытаться развить у него талант, только учтите: Тима справил восемнадцатилетие в июне, если он в сентябре не стал бы студентом, то попадал в армию. А в театральный институт его брали без проблем. Мы с мужем побоялись рисковать. Тимофей погрузился в актерство, а это очень трудный хлеб.

– Не знаете, зачем Эстер ездила в Алаево? – спросила я.

– Куда? – напряглась Морковкина. – Понятия не имею, она мне ничего не говорила. Вы уж извините, после мигрени я всегда чувствую себя нездоровой, мне необходимо лечь, я сутки ничего не ела. Альбина!

– Слушаю! – всунулась в гостиную прислуга.

– Свари каши, геркулесовой, – велела хозяйка.

– Ладно, – пообещала домработница и исчезла.

– Вы меня простите? – прошептала Вера Кирилловна. – Я могу оправдаться лишь тем, что спектакль с Кротовой придумала Эстер, а у меня не хватило сил отказаться от участия в нем.