— Яков Саулович, — сказал Шульгин чекисту, когда тот наконец появился в гостиной, с которой у него были связаны, наверное, не самые лучшие воспоминания, — здесь у меня достаточно материалов, чтобы сделать тебя начальником ГПУ, если ты захочешь, или даже председателем Совнаркома, но сейчас, пожалуйста, привези мне своего профессора. Полковник Басманов обеспечит транспорт и охрану. Договорились? Часа вам хватит?
— Лучше два, — ответил Агранов. — Ехать далеко, и старик капризный…
В благоустроенной, теплой, освещенной ярким электрическим светом квартире, так похожей на довоенные московские и петербургские, да еще и с богатейшим баром, профессор Удолин вновь почувствовал себя цивилизованным человеком.
Засаленное тряпье, изображавшее его одежду и сравнительно прилично выглядевшее в убежище, которое предоставил ему Агранов, здесь смотрелось ну если не мерзко, то некрасиво. Шульгин это понял и прежде всего проводил «гостя» в ванную, а потом предоставил ему на выбор богатый гардероб прежнего хозяина.
Распаренный, переодевшийся в светло-коричневый лавсановый костюм венгерского производства (все здешнее имущество представляло собой наилучший ассортимент сотой секции ГУМа года этак 65-го), с бокалом едва разбавленного виски, Удолин распростерся в кресле, улыбаясь слегка растерянно, не совсем понимая, что сулит ему очередная встреча с Александром Ивановичем. Предыдущая оставила у него сложные впечатления.
Шульгин, словно бы посторонний здесь человек, сидел в сторонке, рядом со стереофоническим комбайном (было когда-то такое наименование для сочетания лампового приемника, катушечного магнитофона и электрограммофона в одном полированном ящике), с задумчивой улыбочкой слушал виртуозные скрипичные пассажи кого-то из великих исполнителей, ждал, когда клиент созреет.
— Константин Васильевич… — Голос Шульгина прозвучал для профессора несколько неожиданно, он и сам увлекся прелестной музыкой, так чудесно накладывающейся на первую, самую приятную волну алкогольной эйфории. — Если вы хотите, мы завтра же можем переправить вас в Крым или любую точку цивилизованного мира по вашему выбору…
— А зачем, любезнейший? — вопросил профессор, делая следующий длинный глоток. — Зачем? Ubi bene, ibi patria… Мне здесь хорошо, ergo…
— Ну, дело хозяйское. Я думал… Ладно. Тогда перейдем непосредственно к делу. Вы прошлый раз помогли моему другу Андрею выйти в астрал и порешать там кое-какие наши проблемы. Сейчас ситуация сложилась таким образом, что в оный астрал необходимо прогуляться мне. Ненадолго, но немедленно. Можете организовать?
— Да как же, Александр Иванович? Андрей Дмитриевич был человеком настолько подготовленным, больше меня знающим… Да что я вам рассказываю… А вы? Нет, я вас тоже уважаю, но как я смогу? Философия высших уровней постижения реальности, алмазная сутра, этого же нельзя передать за минуты, да что там минуты, за дни даже… — Выглядел при этом профессор примерно так, как благовоспитанная тетушка, которой в лоб предложили продать любимую племянницу в бордель…
Шульгин выслушал его со спокойным выражением лица, немножко насмешливым, может быть. Или даже удивленным — о чем, мол, ты говоришь?
— Константин Васильевич! Я вас о чем спросил? А вопросы уровня моей образованности как бы и не входят в данную проблему. Считайте, что я подготовлен не хуже, а может, и лучше, неважно. Дайте мне формулу, по которой Андрей сумел сходить в астрал, а когда я вернусь, мы с вами найдем время и возможность поговорить на темы чистой мистики…
— Хорошо, Александр Иванович. Слушайте, только я еще раз вынужден вас предупредить…
— Не надо меня предупреждать. Чтобы вам легче было ориентироваться, скажу: я изучал практику дзен-буддизма лет пять. Овладел всеми основными канонами, коанами и сутрами. Умею входить в абсолютное самадхи. Знаю формулу: «О мусе дзю ни се го син» («Не пребывая ни в чем, дай уму действовать»). Этого достаточно? Сообщите мне мантры, которые помогли Андрею, а я уж постараюсь использовать их по назначению…
Похоже, осведомленность Шульгина произвела на профессора впечатление. Ему, очевидно, до сих пор трудно было поверить, что молодые по его меркам парни, фронтовые белогвардейские офицеры так легко и просто оперируют понятиями, к которым сам он шел годы и годы, привык относиться к достигнутой мудрости трепетно и почтительно. Ну, как бы Пири или Амундсен отнеслись к нынешним спортсменам, от нечего делать сбегавшим на лыжах к полюсу, чтобы оставить там вымпел, посвященный XXVI съезду КПСС?
— Будь по-вашему. Не забудьте только, что не следует слишком полагаться на свои силы и возможности. Есть такая поговорка: «Умеешь считать до десяти — остановись на семи…» А то можете не успеть вернуться.
Из лихости или из более сложного побуждения Сашка перед тем, как окончательно погрузиться в благорастворение, успел еще произнести в уме историческую фразу: «Поехали…», что никак не соответствовало требованию отрешиться от всего суетного.
Может быть, именно поэтому его переход в астрал мало соответствовал тому ощущению, что они с Андреем испытали в последние минуты пребывания в Замке Антона.
Сейчас его как бы выстрелило самолетной катапультой. Сотрясший тело удар, почти потеря сознания, темнота, физическая, да и психическая перегрузка, потом вдруг охватившая его со всех сторон картина открытого глубокого космоса, увиденного будто из межгалактического пространства, когда не звезды вокруг, а спиральные галактики и туманности, в таком же количестве заполняющие черную сферу, внутри которой он парил. Но вместо запомнившегося по первому контакту с Мировым разумом ощущения включенности в Галактическую ноосферу Шульгин услышал только нечто похожее на пробивающуюся сквозь треск помех морзянку. Сигнал, который ловит радист во время трех минут молчания от тонущего на другом краю света судна. Ни координат, ни названия, только прерывистые, едва различимые три точки, три тире, три точки… И тут же понял, что контакт этот не с кем иным, как с Новиковым. Просто не было во Вселенной другого адресата, который смог бы так быстро настроиться в резонанс с его рецепторами.
Однако понять смысл передачи и запеленговать ее источник у него не получилось. Да просто не хватило времени.
Достигнув высшей точки баллистической траектории, Шульгин стремительно стал проваливаться обратно, в плотные слои атмосферы. То же чувство невесомости и стремительного падения с окружившей его короной холодного пламени. Попытка еще хоть на мгновение остаться там, где он надеялся постичь истину, успехом не увенчалась. Либо не хватило умения, либо его там не хотели «видеть».
И никакого парашюта, никакого плавного спуска. Вновь сотрясший все тело удар, хотя и не такой, после которого остается только мешок кровавой слизи, перемешанной с обломками костей.
«Прав старик, — успел подумать Сашка, — не для меня эти игры. Рожденный ползать…»
Он открыл сплющенные жесткой посадкой глаза и увидел окружившие его со всех сторон заснеженные ели, опустившие едва выдерживающие тяжесть снега лапы до верхушек рыхлых сугробов, пляшущие языки пламени таежного костра из трех кондовых бревен, закопченный медный котел над ним, расплывчатую фигуру человека по ту сторону огня.