«Валгалла» же упорно шла на Ост, прямо в лоб урагану, и в рубку не поступало ни одного тревожного сигнала от контролирующих состояние корпуса и механизмов датчиков. Даже ход удавалось держать вполне приличный, двадцатиузловый, правда, при полном напряжении машин.
«Это даже хорошо, – думал Воронцов, – сразу испытать корабль в экстремуме, по крайней мере буду знать, на что можно рассчитывать. Лишь бы выдержали крепления люков и турбины…» И вновь, не доверяя приборам, требовал докладов от роботов, несущих вахту.
Но ему-то сейчас было лучше всех, он занимался любимым делом и представлял себе реальную обстановку на борту и вокруг. А непривычным к таким приключениям пассажирам, особенно тем, кто вышел в море в первый раз в жизни, приходилось несладко.
Успокоители боковой качки действовали весьма эффективно, но против килевой они были бессильны, да вдобавок «Валгалла» то плавно взмывала вверх на высоту шестиэтажного дома, то стремительно проваливалась на столько же вниз. Даже любителю катания на «американских горках» такое развлечение приедается в ближайшие полчаса, а пароход болтался вверх-вниз и с носа на корму уже целую ночь.
В общем, определенную бодрость сохраняли от рождения невосприимчивый к качке Новиков, тренированный десантник Берестин и старый морской волк Левашов. Описывать, что происходило в это время с остальными, нет ни смысла, ни интереса. Голая физиология.
– Когда же эта вся… кончится? – с раздражением спросил Олега Берестин, по рецепту Станюковича доливая в круто заваренный чай ром «Баккарди». Главный интерес чаепития заключался в том, чтобы не выплеснуть ароматный и весьма горячий напиток себе на грудь или в физиономию при неожиданных и резких сотрясениях корпуса. – Неужели обманул, гад межпланетный? – продолжил Берестин, имея в виду Антона и его обещание чуть ли не мгновенного перехода.
– А откуда мы знаем, может, его уже повязали? За превышение власти и недопустимый гуманизм? – со вздохом фаталиста пожал плечами Новиков. – Дай еще бог хоть куда-нибудь выскочить…
О том, что им пришлось пережить в Замке, они с Шульгиным пока не рассказывали. И по недостатку времени, и из суеверного какого-то чувства. Как-нибудь позже. Сначала собственные мысли и эмоции в порядок привести, обсудить вдвоем в спокойной обстановке.
Новые знания в определенной мере даже пугали Андрея. Не в смысле банального страха, а самим фактом прикосновения к запредельной грандиозности. Хотелось остаться человеком, ровно с той мерой могущества и власти над обстоятельствами, какая предопределена его личными врожденными качествами плюс благоприобретенными знаниями и чертами характера. А превратиться в псевдобога, играть с реальностями и сущностями… Нет-нет, уж лучше действительно накрепко обосноваться в романтичных двадцатых, вести жизнь частного лица, поигрывать вместо вечернего преферанса в безобидные интеллектуальные игры… Сойтись с интересными людьми, с тем же Черчиллем, к примеру, Клемансо каким-нибудь, учинить на благо народам очередной Версальский или Трианонский договор… А не выйдет – действительно слинять в южные моря и поселиться на подходящем острове…
Последнюю фразу он невольно произнес вслух и поймал заинтересованный взгляд Берестина.
– Что не выйдет? – спросил Алексей.
Подчиняясь внезапному импульсу, Новиков вдруг сказал то, о чем говорить пока не собирался, откладывая до более удобного момента, так как сам еще не до конца обмозговал идею.
– Ты как, Леш, Маркова еще не забыл?
– Нет, а к чему ты? – не понял Берестин.
– Да, помнится, Марков в штурме Перекопа участвовал?
– Участвовал. С польского фронта как раз туда. Взводом командовал, а на Юшуньских позициях ранило. Шрапнелью, в плечо и ногу…
– Взвод – это маловато, конечно… – Сейчас он использовал тот же трюк, которым при первом знакомстве сумел заинтриговать Ирину.
– Для чего маловато?
– Впрочем, потом он наверстал. Комфронта все-таки, – игнорируя вопрос, продолжал вслух размышлять Андрей. – Вполне солидный масштаб. Следующая ступенька – Главковерх… Вот только чего?
– О чем это ты? – вмешался в разговор и Левашов. До этого он безучастно сидел в кресле, погруженный в мысли о Ларисе. С одной стороны, Олег испытывал чувство вины, что оставил ее одну в каюте страдать от морской болезни и неизвестности, а с другой – понимал, что и пойти к ней сейчас было бы бестактностью. Аэрон и лимоны он ей принес, а еще что? Тазик подставлять?
– Все о том же… Устроиться в двадцатом году можно вполне прилично: острова тропические, хемингуэевский Париж, Испания, Америка развеселая… Знаем мы там все, вмешаться во что угодно можем, от Второй мировой Землю избавить, от бомбы атомной… Помочь, для собственного удобства, человечеству обойти критические точки.
– То есть по новой начать то самое, что аггры с форзейлями творили? – перебил его Левашов с нотами протеста в голосе.
– Они это они, а мы будем сами по себе. Тем более что это я так, рассуждаю… Не будем же мы, как старосветские помещики, чаек на веранде попивать и плевать на все прочее? А с другой стороны, мелочевкой мне кажется прорехи истории латать. Не проще ли один раз кардинальное изменение устроить, а уж потом почить на лаврах и жить вместе с окончательным новым миром по его естественным законам?
Берестин слушал, постукивая пальцами по краю стола. Только губы дрогнули в намеке на улыбку. А Левашов все никак не мог сообразить.
– Давай без словоблудия, а? Что-то я плохо врубаюсь. Какой ты там год назвал?
– Двадцатый год. Август, – раздельно, словно вбивая гвозди, произнес Новиков. – Небольшая операция – и все! Лет сорок спокойной жизни для России, Европы и всех нас. Дошло?
Берестин коротко кивнул, улыбнувшись будто бы своим мыслям, потянулся к бутылке, закрепленной в штормовой решетке посередине стола. Пароход неожиданно просел кормой, и Алексей таки выплеснул чай из кружки. Правда, не на себя, а на пол. Выругался с чувством и одним глотком допил то, что еще осталось.
– Впятером? Переиграть Гражданскую? Слушай, а ведь может получиться, ей-богу, может! Тем более с моим «Генштабом»…
– Нет, ребята, вы как хотите, а это уже хрен знает что получается! – вдруг взорвался Левашов. При его обычной флегматичности такая внезапная реакция выглядела странно. Казалось бы, треп и треп…
Дело же было в том, что Новиков совершенно упустил из виду. Просто не подумал, увлеченный глобальностью замысла, что Олег отнюдь не пережил того, что довелось испытать им с Берестиным. В предыдущей жизни Левашов, в меру критически настроенный ко многим тогдашним реалиям, никогда не ставил под сомнение основополагающих моментов, и в довольно редких застольных беседах всегда горячо спорил с каждым, в том числе и с Новиковым, кто начинал фрондерские разговоры в духе передач «из-за бугра». Революция, Гражданская война, коммунизм, Ленин были для него… Ну пусть не святым, но бесспорным. Даже анекдоты «про Лукича» его коробили. Наверное, сказывалось влияние отца, правоверного сталиниста, с которым Андрей яростно спорил еще в школьные годы.