Дьявольщина! Он так и не видел до сих пор ни одного бура! В кротов они превратились, что ли? Выстрелы звучали, но кто их производил?
Ему несколько раз привозили подобранные на месте очередной засады вражеские гильзы, свежие, остро пахнущие порохом. Незнакомого образца, не от «маузера» и не от «Ли Метфорда», но примерно того же калибра.
Значит, стрелки только что здесь были, так куда они все время исчезают?
Обычная тактика буров заключалась в том, что их конные отряды накапливались на холмах или в зарослях, производили по противнику несколько убийственно точных залпов, после чего скрывались. Но их хотя бы можно было увидеть глазами, и следы подков никуда не исчезали. А здесь?!
Один только раз лейтенант из четвертого, не попадавшего под огонь эскадрона показал ему замеченный разведчиками след. На краю озерца, больше похожего на лужу, четко отпечаталась рубчатая подошва. Не английского сапога, подбитого шипами, и не грубого башмака буров, а какой-то совсем другой обуви. Вмятины от треугольных, как сержантский шеврон, ребер еще не успели заплыть илом. Значит, человек прошел здесь не более получаса назад.
— Ну и что? — спросил подполковник. — Покажите мне самого человека! Это наверняка один из тех, за кем мы гонимся… Европеец!
Лейтенант на карандашных, наскоро набросанных кроках указал полковнику точки, с которых велся огонь, и соединил их пунктирной линией.
— Сдается, сэр, что с нами воюют всего два-три человека. Они стреляют и стремительно меняют позицию…
— Вы в своем уме, Вуд? Как можно пешком бегать по вельду быстрее конницы, при этом чертовски метко стрелять и оставаться незамеченными?
— Можно, сэр. Я изучал математику и составил такой вот график… При четырех объектах, первоначально расположенных здесь, здесь и здесь, перемещаясь таким вот образом, по пересекающимся траекториям, они теоретически могут в каждый данный момент составлять комбинацию…
Объяснения лейтенанта прервал промчавшийся мимо запаленный конь, тянущий за собой всадника, застрявшего ногой в стремени. Голова улана моталась из стороны в сторону и билась о кочки.
— К черту математику! — рявкнул подполковник. — Передайте приказ, горнами и вестовыми: всем эскадронами развернуться в одну шеренгу и атаковать в направлении вон той гряды холмов. Галопом, пики к бою! На огонь противника внимания не обращать!
Здесь Бабингтон, нужно признать, проявил проблеск гениальности. И мог бы стать выдающимся тактиком кавалерии, потому что до середины будущей (т. е. Первой мировой) войны британская кавалерия до рассыпного строя так и не додумалась. Ходила в бой только сомкнутым строем, со знаменем, трубачами и командирами впереди. Даже на укрепленные позиции пехоты.
Джонсону теперь делать было нечего. Скачущую в едином порыве линию всадников, растянувшуюся почти на два километра, одиночным, даже сверхметким огнем винтовки не остановить. Он закинул «СВД» за спину и на четвереньках, от кустика к кустику, от взгорка к ложбинке помчался к отдельно стоящему купье, за которым можно будет выпрямиться и развить настоящую скорость.
Атакующий пустоту полным аллюром полк выглядел красиво. Его командир, очевидно, решил не размениваться на мелочи и любой ценой настичь фургоны. Уж им-то никуда не спрятаться в вельде, а будут фургоны — будет и все остальное. Пусть лейтенант-математик прав, сдерживали уланов четыре стрелка. Значит, с фургонами остается восемь, из них три женщины. С ними и пойдет разговор.
— Хорошо, — сказал Шульгин, прикладываясь к пулемету, — как мне отец рассказывал, кавалерия галопом может проскакать не больше двух километров. И все, жми по тормозам. Как раз на отметке три они запалятся, перейдут на шаг. Следы колес увидят, посовещаются и начнут втягиваться в лощину. Тут и врежем…
Так и вышло. Удачно проскочив зону, которую считали опасной, уланы, благоразумно не приближаясь к гребню плато, казавшемуся подходящим местом для очередной засады, волей-неволей начали смещаться вправо, где и увидели подготовленную для них «демонстрационную» дорогу.
Теперь подполковнику было ясно все. Полевые стрелки всеми силами пытались отвлечь его внимание от этого места, увести полк в сторону. И это вполне могло им удаться. Пропустив съезд в лощину, он скорее всего повел бы полк на северо-восток, к лесному массиву у подножья хребта Макарикари, а эти мерзавцы спокойно продолжили бы свой путь на запад, в дикие, безжизненные и безводные места на окраине великой пустыни Калахари. Где и должны находиться таинственные копи. Что еще делать отчаянным авантюристам в этих гиблых местах?
Но теперь не уйдут, колеса фургонов продавили отчетливые колеи во влажной земле. Переправиться на ту сторону ручья, дать людям и лошадям короткий отдых в тени акаций, и вперед!
— Жалко мне вас, ребята, — пробормотал Новиков, подводя марку прицела к колену подполковника. — Куда лезете, зачем?..
Убивать он по-прежнему не хотел. Да к тому же, оставшись в живых, этот усатый колониальный служака будет в полной уверенности, что кладоискатели ушли в Калахари. Только нужно, чтобы дальше этого рубежа не продвинулся никто.
Конь, пораженный той же пулей, что и хозяин, завалился набок, и коновод с ординарцем пытались извлечь из-под него Бабингтона, стоически переносящего мучительную боль и злобу, смешанную с отчаяньем. Задание не выполнено, а он отныне — инвалид! Что такое пуля в сустав — подполковник знал хорошо. Если и не отрежут ногу по самое некуда — до конца дней суждено опираться на костыль или трость. В самом лучшем случае.
Два «ПКМ» ударили перекрестным кинжальным огнем по основной массе улан, с которой находился и раненый подполковник. Хотя Шульгин и второй пулеметчик старались не завышать прицел, но при стрельбе длинными очередями ствол все равно уводит, и тут уж белизну перчаток не сохранишь.
Как потом писал один из очевидцев и участников этого боя, большинство солдат впервые в жизни столкнулись с огнем скорострельных винтовок и дьявольского изобретения под именем «пулемет». В учебных классах им показывали «максимы» на артиллерийских лафетах, картечницы «гатлинг» и «норденфельд», однако вся эта новомодная техника воспринималась отстраненно. Больше с радостью: новое, мощное оружие британской армии, обещающее очередные победы. Как нарезные винтовки под Альмой и Черной речкой, позволившие расстрелять основные силы русской армии задолго до того, как ее уцелевшие солдаты смогли сблизиться на дистанцию штыкового удара. Но даже и нескольких перемешанных, окровавленных батальонов хватило, чтобы запомниться британцам на полтораста лет. Как и атака их легкой кавалерии на русскую полевую батарею. До сих пор леденящие кровь фильмы об этом, по русским меркам абсолютно рядовом, бое снимают.
Уланы залегли, с содроганием слушая жуткое чмоканье пуль, попадающих в живое тело товарищей, лежащих рядом, отчаянные вскрики или тихие последние вздохи. Слушали, ожидая, когда сам получишь «смертельный поцелуй».
Команды подавать было некому, и солдаты, кто отстреливаясь, а кто и бросив винтовки, начали отползать. По отступавшим не стреляли.