Так что положение складывалось безвыходное. В качестве штатских добровольцев они не имели шансов убедить кадрового офицера перейти со своими людьми к ним в подчинение. Басманов не гордый, мог бы для начала сам влиться с отрядом в команду Максимова. Так и это не выйдет — спаянную общим прошлым, дружескими связями и дисциплиной роту фронтовых офицеров не выдашь за наскоро собранную ватагу любителей приключений.
— А что, если действительно «Ватага»? — неожиданно спросил Басманов. — Золотоискатели или охотники на пушного зверя из Уссурийского края? Люди с забытым прошлым, дворяне, отставные офицеры, чиновники, казаки, беглые каторжники — каждой твари по паре! Много лет трудились в одной компании. В опасной близости от края закона. С китайскими хунхузами драться приходилось, от пограничной стражи отстреливаться. Сюда приехали, скажем так — «по собственным причинам». Кто от властей скрыться, кто душу отвести, кто на алмазах поживиться…
— Ох, и роль вы предлагаете, Михаил Федорович, — скривился Сугорин. — А я у вас кто буду? Пахан в законе?
Басманов рассмеялся.
— Вы как раз останетесь при своих. Профессор из захолустного университета, наш консультант и идейный вдохновитель. Поклонник Бакунина и Кропоткина. В самый раз будет. Я сейчас свяжусь с Воронцовым, пусть досье на Максимова поднимет, с корабельным компьютером это быстро. Где жил, где и кем служил. Тот город, где он ни разу в жизни не был, и назовем в качестве вашего «опорного пункта». А там, глядишь, еще какие фактики интересные всплывут.
— Правильно решили. Тогда кто вы у нас по легенде будете?
— На тех же основаниях. Отставной поручик из полка, к которому наш клиент ни разу не приближался. Затем — совершенно темная личность. Золотоискатель на Клондайке, торговец спиртом на Камчатке, боцман на китобойной шхуне. Года два назад к вам прибился. Ну и двинули вместе счастья искать…
— Ну, вы и затейник, Михаил! Сумеете подобную роль, как во МХАТе, изобразить?
— Делать нечего! Всякого в жизни насмотрелся. Только теперь мне придется с бойцами инструктаж провести, как впредь себя вести, а вы ответа от Дмитрия подождите. И расспросите его поподробнее… О чем — не мне вас учить.
Офицеров в казарме идея Басманова развеселила и вдохновила.
— Так теперь, значит, что, ваше высокоблагородие? — Игнат Ненадо, сам став капитаном, от старых привычек титулования избавиться не мог. — Мы теперь можем себя, как хочем вести? В соответствии, значит? Я махновцев тоже помню…
— При встречах с русскими — пожалуйста. Без грубостей и неспровоцированной агрессии, но поразвязнее. Сами знаете, как, скажем, одесситы, ростовчане, казаки с владимирцами да рязанцами себя держали. Только с бурами — упаси бог. Они народ без юмора, кроме Библии, ничего не читают. Хуже наших староверов…
— Про староверов знаем, — вздохнул сидевший на соседней койке бывший сотник Забайкальского казачьего войска. — Правильно сказали, господин полковник — упаси бог.
— Но чтобы в роте дисциплина — на уровне, — предупредил Басманов, уходя. — Все понты — для внешнего употребления.
— Так кто ж не понимает? — елейным голосом ответил за всех капитан Давыдов, для ехидного характера которого открывались широкие перспективы. Как для юнкера старшего курса в отношении кадетов-малолеток.
— Что же интересного сообщил нам адмирал Воронцов? — поинтересовался Басманов, примерно через час возвращаясь в штабное помещение.
— Есть интересное, есть, — ответил Сугорин, что-то черкая в блокноте при свете яркой керосиновой лампы. — Только побережем до нужного момента. Господин-то Максимов — штучка не нам чета!
Слова полковника Михаила почти не удивили. Кто же еще отправляется на край света «на ловлю счастья и чинов»? Благополучный командир полка или начальник департамента военного министерства? Не смешите.
— Проворовался, что ли? — спросил Басманов, прикуривая от лампового стекла. — Или вообще не полковник а подпоручик трижды задристанного мервского [78] саперного батальона?
— Близко к этому, Михаил Федорович, близко. Служил в Петербурге, попал в некрасивую карточную историю. За руку не поймали, но попросили больше в Собрании не бывать. Перевелся в Варшаву, служил в крепостном гарнизоне. Заслугами не отмечен, кроме необходимых по выслуге лет. Полковника получил по отставке. Каким-то образом втерся в доверие к чинам Министерства иностранных дел, не военного, прошу отметить. Вот сюда и послан, наподобие пресловутого Черняева, который в 1876 году нам в Сербии больше навредил, чем помог. Думаю, — это птица того же полета…
— А люди, люди у него какие?
— Люди, похоже, нормальные. Студенты, другие романтики из шпаков [79] , офицеров немного — подпоручики и поручики, изъявившие желание постажироваться на настоящей войне. Этим командировочные предписания выдали и сразу же отобрали, в Петербурге хранятся, в известном месте. Выживешь, явишься, доложишь — получишь прогонные [80] и выслугу. Нет — значит, нет. Пропал без вести по неизвестной причине.
— Есть над чем поработать, — сказал Басманов, нахватавшийся у руководства всяких канцелярских оборотов, которыми была пронизана вся советская жизнь. Не хочешь, а заразишься, как холерой на Турецком фронте.
— Только вы, Валерий Евгеньевич, в разговор не вступайте вообще. Если только не коснемся очень стратегических вопросов. Чаек пейте, папироски курите, и в папочку свою время от времени заглядывайте. Так, вроде от скуки. А говорить я буду…
— Ради бога, Михаил Федорович. Очень обяжете. Когда я полком невзначай командовал — хуже всего было команды отдавать и людей распекать. Не мое это дело.
— Если вам армию дать — вышло бы гораздо лучше, — согласился Басманов. Он Сугорина понимал, хотя сам как раз на полку (конной артиллерии, не пехотном) развернулся бы в самый раз. Представить — душа замирает, по какой струнке у него бы подчиненные бегали! Как пушки и кони блестели, с каким чувством он утренний развод проводил, ощущая на плечах настоящие, долгой службой заработанные погоны без звездочек. И без войны, ну ее на хрен, эту войну!
За стеной зазвенели трензеля [81] и стремена, зазвучали громкие голоса.
— Пожаловали гости, — сказал Басманов, гася папиросу. Поднялся, чтобы встретить.