До самого Ольштына крупных российских гарнизонов здесь не было, да и повстанческих вроде бы тоже, однако передвигаться силами меньше роты и без бронетехники, останавливаться на ночь в более-менее крупных населенных пунктах воспрещалось специальной инструкцией.
Хотя вертолет делал почти 250 километров в час, благодаря высоте и однообразному пейзажу казалось, что он едва ли не стоит на месте. Медленно-медленно возникали по курсу очередной поселок, тускло отсвечивающая лужица озера, извилистое русло речки и так же медленно уплывали под консоли коротких крыльев с торчащими боеголовками ракет.
«Будто на дирижабле летим», – подумалось инженеру.
На плоском экране обычного портативного дальновизора, пристроенного на месте снятого пушечного прицела и подключенного к локатору, воспроизводилась цветная картинка пролетающей под ногами местности, перекрытая координатной сеткой.
Леухин несколько раз замечал характерные засветки, свидетельствующие о том, что и сюда уже попала кое-какая его продукция. Тогда он просил пилота сделать пологий вираж со снижением, длиннофокусным объективом фотографировал нужный участок и делал пометку на пристегнутом к колену планшете.
Само собой, такую работу мог бы выполнить любой техник из его отряда и даже толковый профессиональный летнаб [36] , но была у инженера еще одна задумка, перепоручить которую непосвященному человеку было невозможно. И по техническим причинам, и из соображений секретности.
Не дай бог, информация просочится на сторону, умные вражеские аналитики (а там таковых не может не быть, хоть своих, хоть закордонных) быстренько поймут, в чем дело, и на всех далеко идущих планах можно ставить крест.
Стрельников говорил, что, по достоверным данным, в Польшу уже начали сползаться боевики и резервисты «черного интернационала» как из-за Периметра, так и из европейских стран. Всякие там городские партизаны, партийные и беспартийные леваки, мечтающие поджечь пожар мировой революции, авантюристы, увидевшие хорошую возможность пощекотать нервы и просто крупно подзаработать. Имея в виду не только волонтерскую зарплату, но и неограниченное право мародерства и грабежа.
И сам Леухин, успевший совершить несколько вылазок в Варшаву, Лодзь и Радом (чтобы лично посмотреть, что там творится на знаменитых оружейных заводах), видел достаточное количество людей совершенно не местного облика, говоривших по-польски с жуткими акцентами или вообще не знавших языка.
Да и русских из коренного населения, перешедших на сторону повстанцев, встречал, хотя и изредка. Кто из них действовал по идейным соображениям, кто – исключительно по шкурным, сейчас значения не имело. Вот когда наведем порядок, тогда и раздадим всем сестрам по серьгам.
– Эй, командир, – вдруг зазвучал в шлемофоне голос второго пилота, – снизу стреляют… На восемь часов [37] , метров семьсот, сарай какой-то…
Леухин, глянув в указанном направлении, тоже увидел отдельно стоящую хибару на небольшой лесной проплешине. Из-под стрехи с короткими интервалами просверкивали серии вспышек дульного пламени, отчетливо видимые на фоне темного проема чердачного окна.
Судя по яркости и размерам оранжевого бутона – крупнокалиберный, скорее всего ДШК. «Старое, но верное оружие». Калибры и марки оружия инженер давным-давно умел определять автоматически, навскидку, в том числе и по виду пламени, и по звуку.
Пилот резко свалил вертолет на крыло, разворачиваясь носом в сторону огневой точки, готовясь к атаке и «сжимая мишень», то есть уменьшая свою поражаемую поверхность.
«Рановато начали, дураки, – отстраненно подумал Леухин, словно не в него сейчас целились и мечтали убить. – Им подпустить нас метров на двести, тогда и врезать! Сбить бы вряд ли сбили, но хоть шанс был…»
Действительно, длинная очередь бронебойно-зажигательными, попавшая в кожух двигателя или основание винтов, могла натворить беды. Вертолет, хоть и с бронированным брюхом, все равно не танк. Тут же вспомнилась и неведомо от кого слышанная острота: «Вертолеты – это души погибших танков». Изрядно сказано. Только вот кем, вертолетчиком или танкистом?
Леухин, невзирая на проносящиеся мимо смерти, в данный момент обозначенные пронзительно-белыми прочерками трассеров, не отрывал глаз от экрана. На огневой точке и поблизости его клиентов нет, а вот там, у самого горизонта… Кажется, как раз то, что надо, то, зачем он, собственно, и летел!
– Атакуем?! – решительно, но и с оттенком вопроса, вроде бы из уважения к временному начальству, выкрикнул в ларингофон пилот.
– Давай! – тут же подтвердил решение Леухин, но и без его согласия с пилона уже сорвалась первая ракета.
Второй, в принципе, и не требовалось. Оператору достаточно было хоть на долю секунды захватить цель в налобный визир и при этом нажать тангету на ручке управления, причем независимо, куда в этот момент была направлена продольная ось СУРСа [38] . Образ цели впечатывался в крошечный, как у ящерицы, мозжечок снаряда, и с курса его могло сбить только прямое попадание или близкий разрыв антиракеты. Таковых у мятежников не имелось.
Последние оставшиеся ему секунды пулемет бил не переставая, на расплав ствола. И одна или две тяжелые пули все-таки чиркнули по броневому стеклу блистера. Но без толку, под острым углом, оставив только неглубокие, чуть побелевшие по краям каверны.
А на месте сарая уже вспух багровый, подсвеченный черным, лохматый шар. Задирая нос, вертолет полез вверх.
Леухин, выворачивая голову, видел, как из клубов дыма разлетаются по сторонам доски, неторопливо вращающиеся обломки бревен и вроде бы даже лафет пулемета.
– Есть! – радостно заорал пилот-бомбардир, произведший свой первый удачный боевой пуск. – Зафиксировано! Уничтожен мощный опорный пункт противника с тяжелым вооружением! Вертим дырки, командир!
– Господин военинженер, подтверждаете? – перхнув горлом, осторожно осведомился Первый.
Формально подтверждения совершенного от Леухина не требовалось, результат выстрела запечатлен на фотопленке, да и следы пуль на стекле – дополнительное веское свидетельство. Не имевшим еще в этой кампании ни побед, ни потерь летунам на «клюкву» [39] хватит. Тут речь шла о другом – согласится ли подсадной пред лицом начальства, или в письменном рапорте с именно такой оценкой уничтоженной цели? Или бросит небрежно: «Да о чем тут говорить, развалили гнилой сарай, а шуму-то!»
А ежели – мощный опорный пункт, так и цена подвигу другая.