Само собою, больше всего поражал простодушных бойцов факт, что там автомобили в этот самый момент движутся, управляемые людьми, причем с большой скоростью, а здесь безжизненно стоят.
Попытки использовать убедительные для него самого аналогии ни к чему не приводили. Солдаты и унтер-офицер ему попались сообразительные (в пределах собственного круга представлений), но не настолько, чтобы что-то в его объяснениях понять. В чем честно и признались.
– Да, в общем, вам это и не надо, – успокоил их полковник. – Не расстраивайтесь, братцы, мы с вами в совершенно одинаковом положении. Я думаю, в ближайшие сто лет и ученые в этом не разберутся, как, например, никто мне не смог разъяснить, почему два растения на одной грядке растут, но на одном клубника вызревает, а на другом – горький перец. Земля одна и та же, причем ни горечи в ней, ни сладости вы не обнаружите, и красной краски тоже, хотя и клубника, и перец – красные! Едите вы их, и голову себе не забиваете.
Сравнение, по большому счету, весьма натянутое, но солдат оно устроило вполне и даже развеселило. Парни, в основном крестьянского происхождения, в самом деле никогда о подобном не задумывались и тут же начали обсуждать уже не временные парадоксы, а загадки агробиологии.
Связь с Большой землей работала нормально, ничего угрожающего вокруг не замечалось, да и вел Ляхов колонну практически по своим собственным следам. До наступления темноты они проехали до самого Можайска. На ночевку остановились на поляне, в паре километров от дороги, к которой вела слабо наезженная грунтовка.
По опыту странствий по Святой земле Вадим распорядился выстроить из БТРов и прочих машин каре наподобие вагенбурга, растопить полевую кухню, выдать ужин с положенным доппайком, после чего отдыхать, охраняя расположение парными патрулями.
Как уже раньше упоминалось, Игорь Викторович Чекменев никогда не складывал все яйца в одну корзину. Не сказать бы, что жизнь научила, лично у него с самого начала все складывалось исключительно благополучно, но вот пристальное изучение чужого опыта, как происходившего у него на глазах, так и прописанного в анналах, обучили генерала этой нехитрой истине.
Сейчас, например, он играл сразу на четырех досках, или, так будет точнее, на четырех столах, ибо его игра была поазартнее шахматной и с более мрачными последствиями, если вдруг не задастся.
Ну, вариант «Скипетр» у него сомнений не вызывал. Здесь все получится, не может не получиться, с Каверзневым все вопросы обговорены и согласованы, новый генеральный прокурор вступил в должность и в требуемый момент признает все принимаемые меры правомочными.
Сам же Великий князь, став сначала военным диктатором, а потом и короновавшись под именем Олега первого (Спасителя? Нет, звучит несколько вторично. Ну, история и народ соответствующий эпитет к новому Помазаннику подберут), безусловно с этой ролью справится. И не такие справлялись, особенно при наличии умных и преданных соратников и помощников.
Покер на втором и третьем столах можно объединить в одну игру, причем противник будет играть одной колодой, а у него в распоряжении будут две, то есть восемь тузов и четыре джокера.
Это касалось проблемы западного пояса нестабильности Империи (Польша, Прибалтика, Финляндия) и шире – изменения всего формата внешней политики Державы в рамках ТАОС. Тут возможны некоторые сложности, но исключительно тактического плана. Всего лишь следует решить, как долго следует блефовать, изображая мучительные раздумья и растерянность, вселяя тем самым в партнеров радостные надежды.
В партнеров, не подозревающих, что флеш-рояль у него на руках, а каре тузов с джокером – в рукаве. Флеш – начавшийся рейд батальона Ляхова, который приведет за собой целый гвардейский корпус в самое сердце Европы, а каре – переговоры, которые начали его доверенные лица с самим Ибрагимом Катранджи, мультимиллиардером, потомком турецких беев и теневым лидером «Черного интернационала».
А вот с четвертой партией пока далеко не так все ясно. Тут ставка сделана на человека, вроде бы давным-давно знакомого, повязанного с Чекменевым десятками прочных ниточек взаимных интересов, и все-таки – чужого. Чужого в том единственно смысле, что отношения с ним выстраивались на базе собственной генеральской логики, евроцентричной по определению, пусть и с приличной дозой византизма, а партнер и коллега – человек совершенно иной культуры. В каком-то смысле – инопланетянин.
Пришедшее в голову сравнение Чекменеву понравилось. Да, вот именно так. Полностью человекоподобный инопланетянин, легко и свободно говорящий на русском (и каком угодно другом земном языке), но неизвестно на каком думающий, уходящий корнями своей души в не представимую для аборигенов культуру.
Моментами Игорь Викторович умел формулировать свои мысли точно и при этом изысканно, почти поэтически. Чем (в том числе) и покорил князя, тоже не лишенного литературных способностей и артистичности мышления.
А человек, уподобленный пришельцу со звезд, был тот самый бригадный генерал израильской ЗГД [55] Григорий Львович Розенцвейг, он же полковник русской службы Розанов, носитель полудюжины других имен, известных Чекменеву, и не установленного количества прочих, которых просто не могло не быть. Поскольку интересы господина Розенцвейга распространялись далеко за подведомственную великокняжескому столу территорию.
Сравнение с инопланетянином было взято Чекменевым отнюдь не с потолка. Генерал в глубине души был уверен, что Григорий Львович и его соплеменники представляют собой нечто иное, нежели представители любой нации, народности и даже расы, населяющей Землю. Он не вкладывал в эту идею никакого негативного смысла, одну лишь констатацию. Как не мог бы сказать, что кошка, например, чем-то хуже или лучше лошади. Другая, да, но и ничего более. Ту и другую можно использовать в своих интересах, испытывать к ним привязанность и даже любовь, только не нужно заставлять лошадь ловить мышей, а кошку – перевозить грузы.
К этой мысли его подвела практика жизни и службы, а также глубокое изучение истории. Не будучи связан никакими стереотипами, присущими представителям научного мира и рядовым обывателям, Игорь Викторович считал себя вправе (исключительно для личного употребления) лелеять гипотезу, будто древние евреи – потомки космических странников, в незапамятные времена потерпевших на Земле кораблекрушение. А может быть, и добровольных переселенцев. Бежавших, скажем, от религиозных преследований, вроде наших гугенотов, пуритан или экономических эмигрантов.
Не случайно же их нравы, обычаи, этика и эстетика так разительно отличаются от менталитета окрестных племен. (На досуге Игорь Викторович не раз пролистывал скандально знаменитую книгу Шулхан Арух [56] .) И за многие тысячелетия не произошло никакой их ассимиляции с землянами – на идейно-теоретическом, а не индивидуальном уровне.