– Хорошо, скоро я это проверю. Значит, если я уйду в ближайшие три дня, должен явиться по адресу, подкрепить свои силы и ждать тебя? Если запоздаю – ждать меня будешь ты?
– Примерно так. Уйдешь ты в том, что надето на тебе сейчас, значит, я приготовлю одежду, еще кое-что, что сможет там пригодиться.
– Хорошо. Теперь иди. Я устал, а нужно еще об очень многом подумать. Спасибо, ты меня приободрил, теперь умирать будет легче. И вот еще что – положи там на видном месте книгу. Монтеня. Сколько лет собирался его перечитать и все не получалось…
Розенцвейг был уже на пороге, когда Залкинд его окликнул. Приподнялся на локтях.
– Подожди. А если кто-то там появится раньше меня или позже, но до твоего прихода? Как себя вести?
– Ну, ты же генерал, неужели не справишься? Построй и начинай муштровать.
Еще один человек, который мог пригодиться Розенцвейгу, находился в коме, и договориться с ним не было никакой возможности. Но хитроумный разведчик и тут сообразил, как поступить. Правда, для того, чтобы его план сработал, нужно было сначала самому попасть в загробную Хайфу.
С третьим разговора не получилось. При первых же словах известный инженер-радиоэлектронщик и успешный бизнесмен, с которым Розенцвейг имел кое-какие приватные дела, умирающий от рака в последней стадии, высохший и уже похожий на египетскую мумию, впал в истерику. Он махал руками, слабыми и бледными, как картофельные ростки в темноте, тряс головой и бормотал нечто почти нечленораздельное, но явно для Розенцвейга оскорбительное.
Кое-как Григорий Львович разобрал, что собеседник, принадлежавший к клану христиан-маронитов, но к религиозным делам всегда остававшийся равнодушным, узнав свой диагноз и приговор, страстно уверовал, проводил оставшиеся дни в молитвах и беседах с духовником, буквально вчера причастился святых тайн. И воспринял визит и предложение генерала как прямые и очевидные дьявольские козни.
Правой рукой умирающий непрерывно крестился сам, а левой осенял крестом Розенцвейга. Пришлось ретироваться, тем самым еще более утвердив объект неудачной вербовки в вере и в догадке о сущности коварного иудея.
Зато полным успехом завершился визит к четвертому, точнее, к четвертой. Мадам Грета Лурье доходила в тюремной больнице, тоже от запущенного рака. Хорошо и давно знакомая ему женщина, некогда популярная журналистка левого толка, корреспондентка многих местных и зарубежных журналов и газет, которую лично Григорий Львович пять лет назад с превеликим трудом засадил в тюрьму за шпионаж в пользу сразу нескольких арабских королевств и эмиратов.
Из беседы с тюремным врачом, который по совместительству подрабатывал на контору Розенцвейга, Григорий Львович узнал, что пациентка долго лечилась совсем от другого, и лишь месяц назад ей был поставлен правильный диагноз, «рак позвоночника с обширными метастазами практически во все жизненно важные органы». Прогноз понятен, срок кончины – в пределах недели.
– Что самое странное, – откровенничал врач, – она практически живой труп уже…
Розенцвейг подивился, сколь точно, хотя и неумышленно, выразился медик.
– …сидит исключительно на сердечных средствах и наркотиках, но выглядит вполне прилично. Отчего мы и не могли так долго сообразить, что с ней. От неврита лечили, остеохондроза…
– Она свой диагноз знает? – перебил его Розенцвейг.
– Женщина умная, догадывается, раз мы ей промедол и морфий без ограничений даем. Но разговор на эту тему до сих пор не заводила. Кремень баба. Ты к ней по какому вопросу?
– Естественно, по служебному. Как женщина, она не в моем вкусе… А тебе какая разница?
– Дело в том, что она недавно подала прошение о замене ей по состоянию здоровья тюрьмы на домашний арест. Мы дали заключение, что не возражаем. Вот я и подумал, что ты сам приехал, чтобы сообщить об отказе. Если да, то не нужно. Скажи, что решение положительное, на днях отпустите… Все равно не доживет, так хоть проведет последние часы в приятных ожиданиях…
Адлер об этом факте не доложил, очевидно, по его каналам информация еще не прошла.
– Так и сделаем. Оно бы и вправду можно было. Я завтра похлопочу.
– Да смысла нет. Это ей на дому нужно госпитальную палату разворачивать, сиделок и врача приставлять. Ради пары дней не стоит. Пусть уж у нас ждет и надеется…
Войдя в палату-камеру, Розенцвейг понял, что врач прав. Оборудована она была ничуть не хуже, чем комната в приличном хосписе, вряд ли дома умирающей будет лучше, да и есть ли он у нее вообще, свой дом? Семьи и детей Грета не завела, в бесконечных разъездах журналистка вполне обходилась отелями и многочисленными любовниками, собственная квартира у нее если и была, так, скорее всего, продана.
Сидеть ей, если б не болезнь, еще долгих семь лет, а откуда взять денег на тюремный ларек? Все ее банковские счета были арестованы по решению суда.
И выглядела мадам Лурье на самом деле удивительно прилично. Похудела, конечно, но не катастрофически, как предыдущий клиент, по-прежнему пытается следить за собой, причесана, в меру подкрашена. Стол завален книгами и журналами, работает телевизор, показывая вечерние новости.
Больная полулежала в ортопедическом кресле с электрическим управлением, курила длинную тонкую сигарету, судя по запаху – с гашишем.
– Какая неожиданная встреча! – воскликнула слабым, но все еще мелодичным голосом Грета, увидев своего старого врага.
Впрочем, почему врага? Всего лишь более удачливого партнера в рискованной игре. Ничего личного. Поприветствовала его взмахом руки с зажатой в пальцах сигаретой. Длинный столбик пепла отломился и упал ей на колени.
– Реб Гирш пришел насладиться окончательной победой? Или остались непроясненные эпизоды, и он боится, что они уйдут со мной в могилу? Ничего я говорить не стану! Мне это незачем, а тебе будет прощальный щелчок по носу. А могу и сказать, – вдруг изменила она настрой, – тоже в качестве прощального подарка. Ты работал со мной честно, все обещания исполнил. Чего ты хочешь? Номера счетов в швейцарском и московском банках, которые вы не нашли? Имя настоящего египетского резидента, которое вы из меня так и не вытянули?
Они, трефные свиньи, обещали вытащить меня из тюрьмы в первые три года и заплатить по миллиону за каждый отсиженный год, а я сижу уже пять… Так здесь и подохну. Хотя с деньгами не обманули, адвокат на свиданиях регулярно показывает мне баланс. Могла бы выйти богатой невестой… – Журналистка хрипло расхохоталась, и стало видно, что дозу наркотика она приняла порядочную, оттого и несет все это, и боли пока не чувствует.
– А ты меня за это отпустишь домой. Зачем вам умирающая старуха? Вреда от меня теперь никакого, а взамен вы получите в руки настоящую вещь…
– Какая же ты старуха, Грета? Тебе ведь только-только сорок?
– Правильно, сорок. Все ты помнишь, реб Гирш. И старухой я точно не буду. Единственный способ не стариться – умереть молодой. Так говори, отпустишь? Хочешь курить – кури, я разрешаю. Вот выпить не предложу, нету. Я теперь только так, – она жестом изобразила укол в вену. – Неплохо, но я бы лучше виски выпила или коньяку…