Прежде всего инсургенты, консультируемые профессиональными военными аналитиками некоторых европейских армий, ждать первого удара российских войск именно здесь совершенно не могли. По причине всем очевидной – район Радома, с его мощным комплексом оружейных заводов, был одним из наиболее важных центров формирования регулярных частей «НСЗ», численность которых, по косвенным данным, насчитывала до пятидесяти тысяч штыков. Причем от передовых позиций первой гвардейской дивизии генерала Слонова, начавшей развертывание, опираясь на крепость Перемышль, до Радома почти триста километров.
И все эти непростые километры в случае начала полномасштабных боевых действий придется преодолевать с боями, в крайне неблагоприятной военно-политической обстановке. Ось наступления неизбежно должна будет проходить вдоль Малопольской границы, открытой для действия «партизанских» отрядов, а правее русские войска встретят ряд прочных узлов обороны повстанцев, вроде Тарнобжега, Сандомира, Островца.
То есть, по любым расчетам, прорваться к Радому даже передовым отрядам раньше, чем через неделю, не удастся, причем с тяжелыми потерями. А за это время город можно окружить многополосной обороной, поддержанной тяжелой артиллерией, и, когда направление главного удара выяснится окончательно, поднять на его защиту сотни тысяч боевиков и ополченцев.
С точки зрения стратегии и тактики гораздо более вероятным представлялось бы концентрическое наступление русских войск с севера и северо-востока на Торунь, Ольштын и непосредственно Варшаву.
В пользу же проведения именно Радомской операции говорило то, что город являлся узлом пересечения четырех крупнейших автострад и двух железных дорог. В случае его взятия можно было полностью разрушить транспортную связность мятежной провинции, а сообщение между Варшавой и Краковом если и сохранится, то очень окольное, в пять раз длиннее нынешнего, через Вроцлав и Познань.
Не говоря о том, что потеря «собственной» военной промышленности станет для мятежников настоящей катастрофой.
Захваченного в десятке не слишком больших российских гарнизонов оружия, тем более боеприпасов, надолго не хватит, а сколько-нибудь масштабные поставки из-за рубежа в настоящее время представляются маловероятными. Пара-другая грузовиков в день, минуя германские и чехословацкие погранпосты, может, и прорвется, а для приличной армии его требуются эшелоны и эшелоны…
Даже падение Варшавы было бы для польского сопротивления гораздо меньшим ударом.
Российский генштаб все это прекрасно понимал, и вариант наступления на Радом рассматривался, но был признан в нынешних условиях нереальным. Для его проведения требовалось не менее пяти дивизий полного штата, которых в европейской части страны не существовало просто физически. Поэтому единственно возможным представлялось методическое продвижение по сходящимся направлениям на Варшаву по территориям с дружественным или хотя бы нейтральным населением, то есть то, что раньше называлось «тихой сапой». [73]
Этот план широко и на удивление свободно обсуждался что в проправительственной, что в оппозиционной прессе. С противоположных позиций, естественно, но в том, что будет реализовываться именно он, не сомневался никто.
Радомский же промышленный район и транспортный узел предполагалось просто систематически бомбить с воздуха, дезорганизуя их деятельность.
И только в последний момент планы были пересмотрены.
После того как оперативная группа теперь уже Уварова – Андреева, а не Ляхова, достигла станции Скаржиска-Каменна в сорока километрах юго-западнее Радома, разведка двинулась в сторону города вдоль шоссе и параллельной с ним железнодорожной ветки Краков – Кельце – Варшава.
С этого направления следов фортификационных работ не наблюдалось, да Уваров и не предполагал их встретить. Глубокий тыл. Если что и делается, то на восточном фасе сектора.
Бронетранспортер остановился на верхней точке виадука, проходящего над пересечением автострады на Лодзь и Северного объезда. Отсюда великолепно были видны городские кварталы, примыкавшие к промышленной зоне, и пресловутые военные заводы.
За неделю рейда Валерий так и не смог привыкнуть к мистическому зрелищу пустых городов. Словно очутился в павильонах киностудии в нерабочий день. Казалось просто невероятным, как это вообще может быть – ты стоишь на забитом неподвижными машинами шоссе, спокойно смотришь в бинокль, и в то же время сквозь тебя и сквозь броню транспортера проносятся те же самые сотни автомобилей, полные людьми, и никто из них ничего не ощущает. Как и ты сам не ощущаешь ничего.
Ну да, конечно, сколько раз ему растолковывал полковник Ляхов суть и физический смысл явления, а вот до души не доходит.
Понятно, что не стоит удивляться, отчего ты не сталкиваешься с машиной, проехавшей по этому месту вчера, но здесь-то они – вот, перед тобой и вокруг тебя. Не едут действительно, но ведь и едут в то же самое время.
«Успокойся, – сказал себе Уваров строго, как потерявшему самоконтроль рядовому бойцу. – Ты не знаешь на этом свете тысячи вещей. Что такое постоянная Планка, почему свет одновременно волна и частица, как на спирали ДНК, записана вся программа организма, чем думает ЭВМ. Не знаешь, и по этому поводу не комплексуешь. Вот и сейчас наплюй и забудь. Люди всего сто лет назад лезли под стулья, увидев прибытие поезда на белой тряпке экрана, а мы ведь теперь не лезем! Вот и сейчас тот же случай!
Включи установленный на грузовике передвижной генератор, и сейчас же на этом самом месте образуется завал из врезающихся на полной скорости в неведомо откуда взявшийся посреди дороги броневик автомобилей. И тут же его выключи. С ума сойдут дорожные полицейские, пытаясь понять, отчего вдруг на ровном месте, в ясный день случилась жуткая катастрофа с десятками трупов в горящих и взрывающихся машинах. Абсолютно без всякой причины. А я уже умнее их, я удивляться не буду…»
Образование Уваров имел приличное. У них в Высшем командном имени генерала Маркова училище многие предметы преподавали пусть и в уплотненном виде, но по университетской программе. Так что с Ляховым и с приданным группе инженером теоретические вопросы на привалах мог обсуждать почти на равных. По крайней мере, понимал, о чем идет речь, и даже задавал нестандартные вопросы. Правда, чтобы не казаться чересчур умным и назойливым, только в тех случаях, когда теория имела отношение к выполнению практических задач.
Но в свободное время размышлял и на отвлеченные темы, используя усвоенные от училищных преподавателей знания и принципы. Так, соотношение предметов в основном и боковом времени он принимал аналогичным отношениям по прямой хронологической оси (оси хроноабсцисс).
Если вчера я оставил вещи в своей комнате в определенном порядке, то вошедший туда сегодня я же или другой человек увидит их в том же состоянии. И, при отсутствии внешнего воздействия, какой угодно срок (вплоть до естественного разрушения материальных структур) предметы сохранят свой вид и взаимное расположение.