Да он и сам это знал, походив по Финскому и Ботническому заливам на простенькой яхте класса «Летучий голландец». Но сейчас-то под ногами была палуба боевого катера водоизмещением почти в девяносто тонн, с двумя дизелями суммарной мощностью 8 тысяч лошадиных сил, способных легко выдать 35 узлов, а на форсаже и все 40, пожалуй.
— Ну что ж, давай начнем, помолясь, — сказал он Тарханову, занявшему место за пультом управления двигателями. Обычная ходовая вахта — три офицера, плюс рулевой в чине строевого квартирмейстера или унтер-офицера, им же придется управляться вдвоем.
Сергей осторожно подал вперед РУД [73] . Тихо рокотавшие в машинном отделении дизеля ощутимо повысили тональность. Вибрация палубы стала гораздо ощутимее.
— Малый вперед.
Компасный курс на выход из бухты — триста девять с половиной. Вадим плавно потянул на себя левый манипулятор, осторожно направляя форштевень в достаточно широкий проход между оконечностью мыса и волноломом.
Тут ведь в чем главная хитрость — если стараться двигаться помедленнее (вроде как риска меньше), корабль теряет управляемость, плохо слушается руля, вступают в силу течения и ветровой снос. Прибавить — не зная маневренных элементов судна, инерции, реакции на изменение числа оборотов винтов, массы других тонкостей, известных только специалистам, в восьмидесяти случаях из ста означает аварию, если не катастрофу.
Вот и надо как-то так изловчиться, чтобы уловить эту золотую середину.
На морской простор они все-таки выбрались, пусть с берега маневры «Статного» выглядели довольно жалко, напоминая попытки сильно пьяного человека пройти по одной половице. Зато, когда главные опасности остались позади и распахнулся перед катером морской, ничем не ограниченный простор, Вадим повеселел. И даже несколько обнаглел.
— Средний вперед.
Тарханов подал рукоятку, по старинке называемую «машинным телеграфом», до указанной отметки.
Ускорение оказалось неожиданно резким. Катер присел кормой и приподнял нос. Стрелка лага живо побежала к восемнадцати узлам. Перед форштевнем поднялась бутылочного цвета разрезная волна, удивительно неподвижная. Она как бы прилипала к корпусу катера, проносясь вместе с ним мимо остальной толщи воды, медленно изменяя форму в гребне и в изгибе, но оставаясь все время той же самой — шипящей, отороченной пузырьками белой пены. Волна стояла под мостиком неотрывно, как часть корабля, и смотреть в ее живую глубину было спокойно и приятно.
— Идем, Серега! Смотри, как идем, красота! — Ляхов не мог сдержать распирающего грудь восторга. — А ну, еще прибавим!
— Стоит ли? — Тарханов отчего-то не разделял его восторга и эйфории. Может быть, потому, что сидел за своим пультом почти как простой пассажир, не уловив еще прелести капитанства. — Восемнадцать узлов, по-моему, в самый раз. Большинство каботажников и того не делают, насколько я знаю.
— Так то ж каботажники! Ты еще портовый буксир в пример поставь! А это — настоящий корабль! Интересно, как на тридцати будет…
— Кончай, — не поддался на провокацию Тарханов. — Раздухарился ты не в меру. Будет еще время. Ты бы лучше разворачивался да попрактиковался в гавань входить-выходить, сообразил, как на этой штуке тормозить, по-сухопутному выражаясь…
Ляхов понял, что товарищ абсолютно прав. Если они собираются плыть, подобно древним мореходам, в виду берега, от мыса к мысу, останавливаясь на ночевки в подходящих бухточках или встреченных по дороге портах и гаванях.
Здесь главное — именно умение проходить узости, не впереться на отмель или подводные камни, швартоваться к пирсам, становиться на якорь. А следовательно — назубок знать, когда и на каком расстоянии от берега следует переходить с «малого вперед» на «полный назад», заранее представлять, как себя при этом поведет корабль. Чувствовать инерцию судна, нутром представлять радиусы циркуляции на каждой заданной скорости. Помнить к тому же, что при глубине под килем менее четырех, кажется, осадок корабля мощность двигателей падает вдвое и руль ведет себя совсем не так, как на чистой воде. А уж насколько все усложняется, если в море не штиль, а волнение, меняющий при изменении курсов направление и силу ветер…
Вадим вдруг вспомнил, что на дворе стоит, скорее всего, февраль в самом начале, и нынешняя тихая и теплая погода — не более чем атмосферная аномалия. Впереди наверняка предстоят еще и шторма, и метели, особенно по мере продвижения на север.
Романтическое настроение само собой улетучилось.
В принципе доктор на мостике у штурвала — это примерно то же самое, что штурман со скальпелем у операционного стола.
— Все так, командир, спорить не с чем. А все равно жалко. Сейчас бы врубить на полный, узлов под сорок, — и через сутки мы в Стамбуле! Глядишь, и погода испортиться не успеет… Скучный ты человек. Ну хорошо, пошли, будем пробовать до места швартануться.
Входить в ковш гавани оказалось намного страшнее, чем выходить из него в открытое море. Когда, издергав дизеля на реверсах, Ляхов все-таки приткнулся к пирсу, тельняшку можно было выжимать.
…После четырех дней непрерывных тренировок Вадим решил, что кое-что у него начало получаться. И ему уже не хотелось бросать здесь «Статного», с которым он почти сроднился. Чем-то вроде предательства это пахло. Первый корабль — это как первая любовь. Сначала страшновато, сердце колотится и руки дрожат, а потом все как-то образуется почти само собой.
Так и здесь. Упражняясь в швартовках, он всего три раза не слишком удачно прижался к стенке, да и то без особых последствий. Два раза стер краску до белого металла на левой скуле и снес крышку клюза, а один раз грубо навалился кормой, прогнул транцевый лист, но винты, слава богу, не повредил.
Однако решено было идти домой на «Сердитом», систер-шипе [74] «Статного», который был поновее, а главное — с большим вкусом и комфортабельнее отделан.
Пока Вадим осваивал искусство кораблевождения в одиночку, Тарханов, Розенцвейг и девушки старательно и увлеченно обустраивали корабль, который должен был стать не только средством передвижения, но и домом на несколько ближайших месяцев. А то и… Но об этом думать не хотелось. И не полагалось.
Катер был тщательно, в меру возможности и квалификации его и Тарханова, подготовлен к дальнему походу в техническом смысле. Дизеля проверили на холостых и полных оборотах, во всех картерах, цилиндрах гидравлических устройств на всякий случай сменили масло, от береговой станции довели до нормы заряд аккумуляторов и давление в воздушных баллонах и углекислотных системах пожаротушения.
Само собой, боевой катер — отнюдь не прогулочная яхта, которая при равном и даже намного меньшем водоизмещении способна была обеспечить своих пассажиров приемлемым комфортом для трансокеанского, а то и кругосветного путешествия.