Понимаете, в течение предпоследнего года никакого Ляхова не просматривалось нигде, и вдруг его стало очень много. А этого не позволяет простая теория вероятностей. Нет, физически он существовал, я его прокрутил по всем существующим учетам, и внешне с ним везде чисто, но это совершенно ничего не доказывает. Завербовать его могли когда угодно и где угодно. Поскольку наблюдения за ним никогда не велось, нашими службами, я имею в виду, а российское МГБ никогда всерьез мышей не ловило, спецподготовку он мог проходить неограниченное количество раз, начиная с первых университетских каникул и вплоть до поступления в армию. Тут уже ничего не проверишь.
Одним словом, господин Ляхов имел полную физическую возможность стать агентом кого угодно.
Но вот нравственной необходимости, насколько я разбираюсь в людях, у него не было.
Эта дилемма и заставила меня обострить партию.
Арестовать Ляхова, испробовать его на сгиб и кручение, убедить или заставить в письменном виде ответить на все поставленные мною вопросы. Потом, естественно, сличить все его ответы с имеющейся информацией. Прогнать на электронной машине написанный им текст на предмет поиска стилистических, фактографических, эмоциональных несообразностей. После чего принимать окончательное решение.
Если он сумел бы разубедить меня во всех, я повторяю — во всех сомнениях, ибо даже один непроясненный факт не позволяет привлечь человека к нашим делам «на равных», я бы включил его в свой личный, особо секретный «мозговой центр». Такие нам нужны, таких у нас чрезвычайно мало.
Верископ, говорите вы, ваше высокопревосходительство? А вот в эту штуку, хотя бы применительно к Ляхову, я не верю. Во-первых, он сам разработчик программы и наверняка знает, как ее можно обмануть. Во-вторых, единственный специалист, который по-настоящему умеет работать с аппаратом — доктор Бубнов, как сказано, его близкий друг, находящийся, между прочим, под полным влиянием подозреваемого. В таких условиях достоверность проверки крайне сомнительна. По старинке оно надежнее.
Да, ваше высокопревосходительство. Я ошибся. Это смешно звучит, но все время переоценивая Ляхова, я самым дурацким образом его недооценил. Это случается, редко, но случается. Он не сломал меня, конечно, но очень резко перегнул. Я просто не был к этому готов. Я рассчитывал, что игра будет на моем поле. Примерно, как с Фаридом. Но Ляхов мгновенно перехватил инициативу. И вернуть ее я так и не смог.
Потому что нажим с его стороны шел по нарастающей, причем каждый очередной удар был просчитан так, что сбивал меня с позиций, на которых я только-только пытался закрепиться. Разумеется, самый сильный его ход — это когда он сел ко мне в машину. Мысль о том, как это было сделано, мешала сосредоточиться. Если бы мы продолжали разговор в камере «семерке» или в моем кабинете — я рано или поздно нашел бы нужный ход. А тут… Какая оперативная игра с человеком, который умеет проходить сквозь стены и, возможно, читать мысли?
Но я не сдался, ваше высокопревосходительство, ни в коем случае не сдался. Завтра мы перетасуем карты и начнем еще раз.
Все, что он мне наговорил насчет грядущей гибели мира и своих могущественных покровителей, я приму как данность. В этом нет ничего страшного. Все очень просто. Если он сказал правду — сопротивляться просто нет смысла. Наверняка умение проходить сквозь стены — такая мелочь… Фокус для учеников приготовительного класса. Его хозяева должны уметь неизмеримо больше, особенно если приходят из мира, намного опередившего наш.
Если же Ляхов блефует — я рано или поздно это пойму, и реванш не заставит себя ждать. У нас хватит людей и возможностей, чтобы навязать игру по нашим правилам. Как всякий двойной агент, он волей-неволей вынужден будет прежде всего делать то, что нужно нам, а уж первым хозяевам пойдут крошки с барского стола.
Он, кстати, сказал неглупую вещь: «И мое предложение, деятельность моя и моих друзей никоим образом для вас, для Государя Императора, России опасности представлять не может и никакого злого умысла вы даже под микроскопом не разглядите. В чем, кстати, сможете убеждаться постоянно и непрерывно, поскольку все мои предложения и инициативы всегда доступны самому тщательному анализу, а главное — отнюдь не будут являться для вас категорическим императивом. Мы вам будем сообщать, что на текущий момент дела в России и вокруг нее обстоят таким вот образом и что поступить, по нашему разумению, следует так-то. А остальное — за вами».
Спорить с этим трудно — одиночка, даже супергениальный, всегда проиграет структуре. Просто потому, что циркач, умеющий ловить руками летящие в него ножи, может поймать пять или десять, но никогда — сто, летящих одновременно и с разных направлений…
— Хорошо, Игорь Викторович, — якобы ответило высокое лицо, — ваши объяснения принимаются. Работайте дальше. И не надо больше заниматься самобичеванием. Непроправимых ошибок вы пока не совершили. А что пропустили удар… Ударов бояться, на ринг не ходить. И еще у нашего народа есть мудрая поговорка: «Нас долбают, а мы крепнем». Отдыхайте, господин генерал…
Но Чекменев и так уже спал крепким, сулящим легкое и приятное пробуждение сном.
…Не сказать, конечно, что пробуждение генерала было совсем уж приятным, но встал он собранный и готовый к борьбе. Пригрезившийся ему «генералиссимус», эманация глубинных слоев подсознания, перед которым он якобы отчитывался и оправдывался, тоже приободрил. Не все слова и идеи их разговора Чекменеву запомнились дословно, но главное осталось. Уверенность в том, что Ляхову, по большому счету, его провокация не удалась, то есть цель — окончательно сбить его с укрепленных позиций, принудить к капитуляции или обратить в беспорядочное бегство — недостигнута. И теперь он знает, как правильно построить очередной разговор.
Бреясь «опасной» [96] золингеновской бритвой (Чекменев с молодых лет любил это занятие, требующее верной руки и дающее великолепную гладкость кожи), он просчитывал предстоящие ходы, свои и противника. Нет, Ляхова не следует воспринимать как противника даже в глубине души. Это может быть замечено. Партнера, даже почти союзника, с которым сохраняются некоторые разногласия. Вот так.
Он приложил к лицу горячий компресс, потом припудрил специальным умягчающим и омолаживающим порошком, в заключение попрыскался сухо и горько пахнущим одеколоном.
Теперь — вперед!
Вначале он направился в свой кабинет и вызвал Тарханова с докладом.
Судя по лицу полковника, спал он сегодня вряд ли больше пары часов, причем не раздеваясь.
«Старается, имея в виду судьбу своего дружка, или просто начатое дело прервать не мог?» — мельком подумал Чекменев, ни мимикой, ни тоном не выражая совершенно никаких внеслужебных эмоций.