— Скажи, пусть отходит. Нечего с винтовками на танки. Здесь насмерть станем, если что. Помощь с минуты на минуту будет, — обнадежил он казака.
— Тогда мы побежали?
— Бегите, — усмехнулся генерал.
— Может, так оно и лучше, — сказал князь, подходя. — Действительно, войска подойдут, а мы сбежали…
Он настолько не привык, чтобы ему говорили неправду, что и сейчас поглядывал на свой хронометр, где длинная стрелка мучительно медленно подбиралась к клятвенно назначенному Ляховым моменту.
— Занять круговую оборону. Передайте Уварову, уцелевшим гранатометчикам отойти к мосту и взорвать. Дождаться неприятеля, расстрелять остатки боезапаса. Остальные — сюда немедленно.
На лесной дороге догорали три танка. Первый — с сорванной башней, как бы вывернутый наизнанку. Это ему пробивший борт «Дротик» угодил точно в боеукладку, полную, неизрасходованную, только один снаряд автомат успел подать в казенник.
В двух других кумулятивные заряды выжгли людей, но без детонации. Так что снаружи монстры были почти как новые.
Еще четыре или пять, трудно разобрать на слух, методично расстреливали позицию Уварова, как он и предвидел, не трогаясь с места и оставаясь вне досягаемости.
Константинов вызвался сползать и завалить еще хоть одного, но Валерий не разрешил.
— Хватит нам покойников. Будем отступать. Мост взорвем, на том берегу закопаемся, и уже все.
Мост был почти игрушечный, десятиметровый всего, но прочный, бетонный, танк выдержит. Зато пойма ручья заболочена так, что хрен форсируешь.
— Чем взрывать, противопехотками? — вскинулся подпоручик.
— Тебя ж с нами не было вчера. Будь спокоен, уже заминировали, двести килограмм пентолита. Вдарит так, что в Москве услышат…
— Тогда оставь меня. Я взорву, когда по нему техника пойдет…
Тут и аналогичный приказ подоспел.
На противоположный берег с Уваровым вышло меньше половины тех, с кем он начинал бой. Измазанные кровью и грязью, с потемневшими от пороховой и тротиловой копоти лицами, кое-как перевязанные, офицеры несли и вели под руки тяжелее раненных товарищей. А еще и оружие, и ящики с патронами. Выносить убитых ни рук, ни сил уже не хватало. Прикопали лопатками, а то и прикладами прямо в окопчиках и ячейках, в расчете на то, что «вернемся и сделаем как положено».
И Рощин, и Константинов были рядом. Такое везенье. И в Бельведере вместе бились, и Польшу сбоку и поверху прошли, Радом взяли, да еще и здесь! Живые, даже не раненые.
В подстраховку электрического индуктора, по старинке Константинов протянул проверенный временем шнур имени господина Бикфорда (зря он не выставлен в Парижской палате мер и весов — эталон скорости горения, сантиметр в секунду. Миллионы, наверное, подрывников лично проверили и убедились).
— Идите, парни. Я дождусь, у меня нервы крепкие. Трех бойцов оставьте, фланги мне прикроют и подменят, если что… Такой фейерверк устроим, до вечера не очухаются!
Не будет моста, еще час-другой боя на последнем рубеже Уваров гарантировал. С тыла их не обойдешь, Берендеевка сзади, с флангов тоже. А с фронта — приходите, ждем-с! Через болотину по пояс в ледяной воде продираться и одновременно вверх прицельно стрелять никто не сможет. И потом рывок по сорокаметровому крутому склону, глинистому, снежком притрушенному — пожалуйста. Автомат в зубах, значит, а всеми четырьмя скребись, как корова по льду.
Валерий развеселился, пустив последнюю фляжку по кругу (бывает такое веселье, у бездны мрачной на краю).
— Что, обер-офицеры (в училищах так называли юнкеров выпускного курса), воевнули чем бог послал? Будет что вспомнить. Ты, Митька, считал, сколько нехристей в рай препроводил?
— Полтора танка, двадцать шесть рядовых, трех предводителей. Так и пиши в реляции. Мне лишнего не надо. К тому — девять единиц лично захваченного и доставленного по начальству особого секретного по причине неизвестности стрелкового оружия. «Георгия» — как с куста, а можно и Героя России… Отхлебнул в свою очередь и вдруг сказал без всякого ерничества: — Нет, правда, если Герои — не мы, тогда я уж и не знаю…
— Не забивай себе голову, — неожиданно жестко сказал Рощин, на него, похоже, опять накинуло. — Сунут, как вон командиру раньше «За пять штыковых…», и спасибо скажешь.
— Кто спорит, — согласился Константинов. — Если б за каждый бой да по ордену… — он махнул рукой.
Сколько таких разговоров велось на солдатских и офицерских бивуаках за последние полтысячи лет только! Кто чего совершил да кому чего полагается — шуба с царского плеча, сабля жалованная, деревенька тож… Бывало, везло, бывало, нет. А служить надо, куда денешься!
Опять вдруг загудел зуммер радиостанции. Уваров снял трубку с зажима.
— Капитан? Живой пока? Мост не взорвал еще? — Валерий попытался объяснить замысел, но не успел.
— Вот и молодец! Удачно получилось. Как раз пригодится, — голос Миллера звучал совершенно иначе, чем полчаса назад. — Еще поживем, наступать будем! Пришла помощь. Приготовься, сейчас к тебе выдвигаются. Сдашь рубеж, и свободен. Противника видишь?
— Еще нет. Замешкались что-то…
— Ладно, у меня все. Ждем.
Помощь, это хорошо. А откуда ж пришли? Окружной дорогой от Александрова или напрямую лесом? Да какая разница!
— Митька, у тебя точно в загашнике есть. Давай по крайней, отвоевались! — ликующим голосом почти выкрикнул Уваров.
Константинов понимающе кивнул и полез на дно вещмешка.
Минут десять прошло, не больше, они и докурить не успели, как услышали за спиной мерный, слитный хруст ломающихся под сотнями подошв шишек, веток и палок, покрывающих пространство между стволами.
Офицеры инстинктивно вскочили.
Ну, сказать вам, зрелище не для слабонервных.
Ухитряясь идти даже по лесу почти сомкнутыми рядами, на них надвигалась цепь настоящих корниловцев, с той еще войны. Знакомых по фотографиям в альбомах, на стендах училищ и воинских частей, документальным и художественным фильмам. Именно в тогдашней форме — начищенных высоких сапогах, черных гимнастерках с алыми кантами, демонстративно смятых фуражках с алым верхом. Единственное, что выбивалось из стиля, — автоматы, такие же, как у боевиков, вместо мосинских винтовок с четырехгранными игольчатыми штыками. Висят на правом плече, на длинно отпущенных ремнях, прижатые локтем.
За первой цепью вторая, третья.
— Матерь божья, — выговорил Рощин.
— Сказки венского леса, — добавил Константинов.
Несколько кучек опаленных огнем неравного сражения «печенегов», слишком оглушенных боем и смертями, чтобы сильно удивляться, поднимались с кочек и бревен навстречу… Кому? Дедам-прадедам или статистам костюмированного трагифарса?