— Вы что, не свидетель Йеговы?
— Нет, я соцработник.
— Да что вы говорите! А по виду точь в точь… А у вас сестры родной в свидетелях нет?
Девушка слегка покраснела.
— Я так и знал, — сокрушенно вздохнул Аксён.
— Аксён, ты чего придуриваешься? — Тюлька остановил мылоход.
— Ладно, не буду больше. Значит, вы соцработница?
— Да. Я недавно работаю… Это мой первый обход. А где ваша мама?
— А кто ее знает, — Аксён потянулся. — Наверное, за грибами отправилась.
— Куда? Ведь весна…
— Вру, — Аксён уселся в кресло. — Вру, не за грибами. Она на парашютном заводе. Работает испытательницей. У нее вес подходящий.
Социальная работница хихикнула.
— Значит, ты Иван?
Аксён понял, что шутить с гостьей бесполезно, чувство юмора у нее присутствует.
— Иван. А вы зачем пришли?
— Проверяем состояние… — девушка повертела руками в воздухе. — У вас ведь мама не работает? Ну, если исключить парашютный завод?
Аксён промолчал.
— Мама не работает. На что же вы живете?
— А мы… — начал было Тюлька, но Аксён пихнул его локтем.
— Подсобным хозяйством живем, — ответил Аксён. — Выращиваем черемшу, репу, капусту. Ну, а потом ими и питаемся.
— Понятно… — девушка достала блокнот, но ничего не записывала. — А в школу? Вы в школу ведь не ходите?
— Ему, — Аксён кивнул на Тюльку, — еще рано, а я уже закончил. Восемь классов.
— А девятый?
— На девятый у меня денег нет. То есть на поезд. А пешком не находишься…
— Но можно было в санаторную школу, там у них есть интернат…
— В батор? — поморщился Аксён. — Мне здоровье не позволяет, они все больные там, а у меня иммунитет ослабленный. Короче, нельзя. Любой врач вам подтвердит, у нас тут в Ломах ведь ни одного здорового-то нет, у нас тут цистерна с ртутью опрокинулась. Прямо рядом с нашим домом. У нас в подвале этой ртути на пять сантиметров стояло!
Соцработница с испугом поглядела под ноги.
— Да-да, а мать как раз мимо проходила, когда цистерна опрокидывалась. Она тогда Чугуна ожидала, вот он такой кривой и получился. Черномазый…
Аксён замолчал. На девятый класс у него действительно денег не было. Вообще, денег у него не было и на восьмой, однако, в восьмой он еще ходил. Вернее, бегал. Выходил за два часа и бежал. Иногда по дороге, а иногда по лесу, по тропинкам. Он являлся в город рано и пробирался на вокзал, а оттуда уже шагал в школу, чтобы никто не думал, что он пешком.
Они встречались возле «Дружбы» и добирались до школы вместе. Он нес ее рюкзак…
А на девятый класс сил уже не хватило.
Хотя нет, некоторое время он еще пытался…
Что касается батора… В баторе действительно был интернат, однако, Аксён туда никак не мог, и так жизнь несладкая, а если еще и в батор…
— Хватит врать, Ванька, — в зал заглянул Савельев, — человек новый к вам приехал, а вы на него накинулись. Людмила Сергеевна, вы не обращайте внимания, они все такие. Известное семейство, Аксентьевы. Отец их рыжий пень… Мы еще маленькие с ним были, а от него житья никому не уже… Где он, не знаешь?
— Чернобылем убило, — ответил Аксён.
— Во! — Савельев указал пальцем. — Во она, аксентьевская натура! Они тут с девятнадцатого века баламутят. И все всегда одно и то же… Мать где?
— Не знаю…
— Понятно. Людмила Сергеевна, тут нечего нам делать. Вы же сами видите… Старшие уже привыкли, младший…
Савельев указал на Тюльку, дрессировавшего мылоход.
— С младшим надо что-то решать. Он у них тут погибнет.
— Я не погибну, — буркнул Тюлька.
— Старший уже… — Савельев махнул рукой. — Средний… он и так и сяк.
— Младший вовсе был дурак, — закончил Аксён. — Знаем, читали в школе.
— Я не дурак, — буркнул Тюлька.
— Вы видели, где они спят? — Савельев начал злиться. — Вы были в их комнате?
Людмила Сергеевна кивнула.
— Там же крысы у них как бультерьеры! В стенах щели! Младший с собакой из одной миски…
— Не надо врать! — вмешался Аксён. — Он не ест из одной миски…
— Не знаю как вы, — Савельев стал спокойным. — Не знаю, я не специалист. Я бы подавал на лишение. Даже телевизор не работает!
— Он только со вчерашнего вечера не работает! — встрял Тюлька. — Аксён на него чай пролил!
— Чай пролил… — усмехнулся Савельев. — Чай… Я ему сколько раз говорил… Подавайте на лишение, ничем хорошим это не кончится!
— Но… — попыталась возразить Людмила Сергеевна.
Дверь злобно распахнулась, ударила в вешалку. В зал ворвалась мать.
— Я тебя пень лохматый сама всего лишу! — рявкнула она. — Я тебе сколько раз говорила, чтобы ты не приходил?!
— Успокойся, Любовь…
— Я сейчас вас всех успокою! Ты чего приволокся?! Ты зачем эту кочергу тощую припер?! Я сейчас вас…
Мать огляделась в поисках тяжелого, Тюлька спрятал мылоход за спину.
В прошлый раз, когда приходили социальные работники, мать вела себя по другому. Равнодушно сидела на диване, лузгала семечки и слушала телевизор про экстрасенсов. А сейчас чего-то раскочегарилась.
— Я тебя, кобель драканый…
Мать могучим рывком выдрала из спинки койки железный прут. Социальный работник прикрыла голову руками, Савельев прыгнул к матери, выдернул у нее прут, зашвырнул под диван.
Тюлька ойкнул.
Савельев и мать стали ругаться, Тюлька залез между диваном и телевизором и стал что-то крутить в мылоходе, девушка-соцработник с перепуганным лицом прижалась к стене, стало уже совсем тошно, и Аксён удалился.
Дядя Гиляй волновался на карчках в ельнике.
— Ты что палец не показал?! — набросился он на Аксёна.
— Я показывал, да вы не видели… Да это не менты вообще, а соцработница…
— Это в форме которая? Что ты мне лепишь…
— В форме это Савельев, наш участковый, он ее сопровождает, я же говорил вам. А сама она внутри…
— Савельев? Это Мишка что ли?
Дядя Гиляй приложился к биноклю.
— Растолстел… Хорошо живет, наверное… Все менты хорошо живут… Помню, когда мы… с твоим отцом еще гуляли… А он всегда был правильный. Что там этому надо?
— Я же говорю, соцработники…
— Соцработники, братья Карамазовы, волки зеленые… Обходят неблагополучные семьи что ли?