— В больницу надо… — выдохнула мать. — За машиной надо бежать, к Мишке…
— Никуда не надо, — негромко сказал дядя Гиляй.
Он появился из-за спины Чугуна. На лице скука.
— Да… — протянул он. — Красиво разбацано… Не, Любка, не следишь ты за своими пацанами…
— Гангрена может начаться, ты посмотри только…
Глаза у матери блестели пластмассово, говорила одно, а глаза были другие.
— Надо прорезать, — дядя Гиляй зевнул. — Часа через полтора поздно уже будет.
— Одурел совсем, — сказала мать. — Давайте машину…
Но пусто, совсем пусто, сквозь стекло.
— Заткнись лучше, — зевнул Гиляй. — Заткнись. Дура…
— Может на самом деле лучше в больницу? — предложил Аксён.
— В больницу…
Дядя Гиляй пустился шарить по карманам.
— В больницу, говоришь… В больницу хорошо, правильно… В капкан попал, скажете. А в больнице спросят — где это Славик Аксентьев умудрился по весне влететь в капкан? Где он попал в капкан?!
Гиляй резко выбросил руку, схватил Аксёна за нижнюю губу.
Было больно, Аксён дернулся, но дядя держал хорошо, крепко.
— Где он в капкан попал? — повторил дядя.
— Гиляй, отпусти его, — сказала мать равнодушно.
Гиляй отпустил, Аксён вытерся, на лице остался табачный след от крепких дядиных пальцев.
— Я скажу, где он попал в капкан, — Гиляй закурил. — Они наверняка грабили дачи. А дачник сейчас злой, особенно столичный… Московские дачи чистили?
Аксён промолчал.
— Понятно. Они чистили московские дачи, и Слава попал в капкан. Дурачье. Вот дурачье-то! Надо было попробовать сначала палкой…
— У него кровь там в коленко натекает, — перебил Аксён. — И дальше будет натекать…
— Ты что… — дядя хотел выругаться, но замолчал.
Огляделся.
— Где этот болван? Чугун где?!
Показался Чугун.
— Тащи самогон! — рявкнул дядя Гиляй.
Чугун исчез и через минуту явился с бутылкой.
— Для себя берег…
Но дядя уже выхватил посуду, выдрал пробку зубами и приступил к Тюльке.
— Славик! — улыбнулся дядя Гиляй. — Славик, сейчас будет немного больно…
Дядя щедро полил колено Тюльки самогоном. Затем он полил самогоном руки, и ножик, а потом перехватил Тюльку за ногу, и воткнул лезвие ниже колена и потянул вверх. Кожа разнеслась, потекло розовое, и колено спало, и Гиляй снова полил из бутылки, Тюлька дергался и скрипел зубами.
Гиляй утек и вернулся с бинтом и шприцами, он вколол пилюльку в тюлькино бедро, и тот растянулся, зашевелился, зевнул.
Дядя поглядел на Аксёна.
— Все хорошо, — сказал Гиляй. — Все нормально. Полчаса и баю-бай. Через пару дней запрыгаешь как новенький. Славик, я тебе костыль вырежу, будешь как настоящий пират! Тебе нравятся пираты?
— Нравятся… И саблю еще…
— И саблю, — заверил дядя Гиляй, — какой же пират без сабли?
Тюлька сказал еще что-то, уже неразборчивое. И все, уснул.
— Завтра суп сварю, — сказала мать к чему-то.
Чугун сидел на крыльце. Курил и хлебал прямо из горлышка. Это было даже лучше.
Он не успел обернуться, Аксён ударил его кулаком. В затылок. Сильно и подло, но с Чугуном нельзя было по-другому, по человечески Чугун не понимал.
Чугун поплыл. От удара, и от самогона, от всего. Он поднялся и, матерясь, двинулся на Аксёна. Тот не стал терять времени. Левой в печень, затем сразу правой, в подбородок. Коротко и плотно. Чугун рухнул вперед, лицом на ступеньки. Попробовал подняться, но Аксён добавил еще. Так, чтобы было завтра, что вспомнить. Чугун расплылся.
Затем ногой. Аккуратно, в ребра. Чтобы болело долго, а повреждений не случилось. А если бы и случилось — плевать, Аксён добавил еще.
Чугун сел.
— Я тебя прощаю, — сказал он. — Я слишком устал сегодня, не хочу драться…
Чугун дотянулся до самогона.
— Знаешь, брателло Аксель, возле железной дороги что-то происходит… необъяснимое…
На крыльце появился дядя. Отобрал у Чугуна бутылку, отхлебнул.
— Мы тоже всегда дрались, — сказал Гиляй. — С братаном. У него характер был… тоже. Иннокентий очень похож… Знаешь, Иван, с возрастом люди меняются.
Дядя налил самогона в ладонь, протер шею и добавил:
— Но не все.
Тюлька поднялся на следующий день. Дядя Гиляй снял бинт, нога выглядела уродски, синяя, в кровопотеках. Но по краям раны уже начала нарастать молодая кожа, короста не загнила, Гиляй потыкал пальцем в кость ниже раны, удовлетворенно хмыкнул, и сказал, что на Тюльке заживает все как на жирафе. Мать выглянула из-за плеча дяди и вспомнила, что в два года Тюльке прищемили руку, да так, что слезли все ногти — и ничего, через неделю выросли новые.
Это все от экологии, заметил Чугун, экология у нас хорошая. Дядя Гиляй взглянул на него через щур, и Чугун растворился.
Мать притащила зеленку, дядя Гиляй и на нее посмотрел. Он сказал, что никакой зеленки не надо, мух сейчас нет, пусть так хромает, заживет быстрей, на воздухе-то. И вообще лучше больше ходить, для кровообращения. Тюлька тут же начал ходить, как робот, нога у него не сгибалась, все вместе — несгибающаяся нога, короткое пальто, грязная шея — все производило унылое впечатление. Нога скрипела. Громко скрипела, Аксён понимал, что скрипит совсем не нога, а половицы, но от впечатления отделаться не мог, и жить не хотелось. Туго было жить, через стену, прилагая усилия.
Потом Тюлька устроился на крыльце и разглядывал свою новую ногу с интересом. Аксён сидел рядом, молчал, смотрел в лес и совсем ни о чем не думал. Через полчаса появился Чугун, он притащил Тюльке игрушку. Непонятно откуда, вряд ли он успел бы в город смотаться, раздобыл где-то здесь. Китайские гонки. В смысле, сделанные в Китае. Автодром. Машинки, маленькие, в четверть спичечного коробка, они с верещанием бегали по спирали, а внутри самого устройства шизоидно завывали китайские голоса. Тюлька включил свой адский агрегат, уставился на карусель и впал в транс. Аксён тоже впал, машинки бегали по кругу с тупым ослиным упрямством, вверх медленно, вниз быстро, вверх медленно, вниз быстро.
Очнулся Аксён минут через пятнадцать, на крыльцо вышла мать и отключила аппарат. Тюлька поднялся и отправился к себе, и лег. Аксён остался. Три дня. Возможно, четыре.
Чугун. Здоровехонек, отметил Аксён. Как новенький даже. Вчера я его неплохо разрисовал, а сегодня уже ничего — ни фонарей, ни ссадин. У Чугуна морда такая — крепкая, коричневая, шкура толстая, как у монгола, будто всю жизнь в седле провел. В Аксентьевых Чугун не пошел, смугленький. Бабушка его и сейчас Чугунком зовет. Только не Чугунок он уже.