В комнату вбежал Халявий. Внучок бабы Рюхи в последние месяцы возжаждал независимости и с утра до вечера бегал по собеседованиям в поисках работы, которая, с одной стороны, не требовала бы вообще никакой работы, а с другой – хорошо оплачивалась бы. К его удивлению, даже в таком городе, как Москва, подобных работ было на удивление мало.
– Кошмарный день! Генеральные директоры уже повсюду есть, а если где-то их и ищут, то только на отсидку! Да еще требуют, чтобы умел читать и подписываться!.. – пожаловался он.
– А ты не умеешь? – удивилась тетя Нинель.
Халявий развел ручками.
– Все зависит от положения Луны и от того, кем я себя воображаю! – уклончиво ответил он. – Я так голоден, что съел бы свой ботинок! Никто не хочет меня накормить?
Желающих не обнаружилось. Тетя Нинель посоветовала Халявию повернуться лицом к двери, идти по компасу строго на север и никуда не сворачивать.
– И что там будет? Открытая шахта лифта? – подозрительно спросил оборотень.
– Там будут кухня и плита!
Халявию это показалось сложным.
– Я плитами не питаюсь! – заявил он. – Ну смотрите! Вы сами меня вынудили!
Он схватил собачью миску, и куриной грудки не стало. Перепуганная такса немедленно кинулась к гусиному паштету и, забыв все сомнения, принялась его поедать.
Тетя Нинель залюбовалась своей кушающей собачкой. У той живот подметал пол, но супруге председателя В.А.М.П.И.Р. все казалось, что она худенькая. Та же история была и с Пипой, которую тетя Нинель искренне считала морящей себя голодом. Целые летние вечера уходили на то, что тетя Нинель, заламывая руки, бегала за дочерью по квартире и кричала: «Съешь котлету, негодница! Не смей себя уничтожать! Не для того мы с отцом тебя растили, чтобы от тебя осталась одна тень!»
И Пенелопа, чья голодовка длилась минут двадцать с момента последнего куска торта, вынуждена была отправлять вслед торту котлету.
– Герман, это тебя утешит! – неожиданно вспомнила тетя Нинель. – Таня тоже уезжает! Я уже целый месяц брезгую выходить на лоджию! Она там все завалила своим контрабасом!
Услышав ужасное слово «контрабас», дядя Герман вздрогнул. Он не забыл еще, как из-за этого контрабаса однажды стал кроликом Сюсюкалкой. Он и сейчас не мог спокойно смотреть на морковь. Руки прижимались к груди, как у послушного зайчика, уши начинали вздрагивать, а передние зубы удлинялись на полпальца. Хитрые враги дяди Германа пронюхали об этом его свойстве, и однажды на важном правительственном совещании в присутствии самого президента вместо микрофона подсунули Дурневу морковку. Скандал вышел страшный.
Тетя Нинель и дядя Герман разом повернулись к окну и прислушались, пытаясь определить, где сейчас Таня. Торчит у себя на лоджии с книжкой или улетела куда-то. Вечно ей не сидится.
– Да, Герман! – вспомнила тетя Нинель. – Если ты не против! Сегодня мы с Пипой обещали взять эту особу с собой по магазинам! Пенелопочка просит у меня скромную норковую шубку, совсем коротенькую, чтобы виден был пояс со стразами, а эта наглая Танька, конечно, опять захочет дорогущий спортивный костюм из секонд-хенда.
– Что? ТАНЬКА? Ты берешь ее с собой? Тогда я остаюсь дома! – немедленно заявил дядя Герман.
На самом деле он был очень рад, потому что ненавидел ездить за покупками. Недаром говорят, что после похода по магазинам мужчина теряет ровно столько здоровья, сколько женщина его приобретает.
– Хорошо, любимый! – моментально согласилась тетя Нинель. – Все равно ты мне только кровь портишь своим злобным видом!
– Какую еще кровь? Не упоминай при мне о крови! – испуганно крикнул дядя Герман и принялся плевать через левое плечо.
Тетя Нинель с ее неосторожным языком случайно вторглась в величайший позор дяди Германа, заключавшийся в том, что Герман Дракула IV, повелитель живых мертвецов, не переносил даже вида крови – ни свежей, ни консервированной. И это с таким заместителем, как Верховный судья Малюта Скуратофф, рядом с которым даже помидоры зеленели от ужаса, не рискуя быть красными.
* * *
Танья очнулась в странной тесной комнате. Она вскочила и огляделась. Справа и слева были блестящие стены с крючками, за ее спиной – шторы, а прямо перед ней – возбужденное лицо в огненной шапке рыжих волос. Не узнав его, Танья решила, что на нее нападают. Она присела, приняв стойку борса – и… неизвестная рыжая особа тоже присела, хищно вытянув перед собой правую руку и прижав к груди левую.
Танья опомнилась. Она стояла перед зеркалом, а рыжая особа была ее отражением. Осторожно приблизившись к стеклу, она стала жадно разглядывать себя. То отодвигалась на шаг, то прижималась лицом к зеркалу. То, что она увидела, ее в целом порадовало. Во-первых, исчез шрам на левой щеке. Черты лица стали мягче, кожа не такая обветренная. Зубы, пожалуй, тоже чуть белее.
– Я Таня. Таня Гроттер! – сказала она себе, поняв, что с этого мгновения не станет больше называть себя Таньей. Она Таня. А этот закуток с зеркалом – часть нового мира, в который она перенеслась.
– Всем дрожать! Я пришла! – громко крикнул кто-то.
Таня оглянулась. За ее спиной, отдернув штору, стояла Пе-Много-Не-Лопа, она же Пей-Недолопа, дочка вождя Заречного племени, менявшая имена как перчатки.
– Гроттерша, чего ты так долго делаешь в примерочной кабинке? Сколько можно ковыряться с джинсами?
– С джинсами? – переспросила Таня, выигрывая время.
Пей-Ничего-Не-Лопа наклонилась, подняла что-то с пола и внимательно посмотрела на этикетку.
– И как они тебе, не малы? – поинтересовалась она затаенным голоском.
– А что? – настороженно спросила Таня.
– Да ничего!.. Мужские джинсы! Пятьдесят шестого размера! Ты опрокинула стеллаж, схватила их и убежала в примерочную!.. И вот мы с мамой двадцать минут торчим снаружи!.. Ждем, влезет Танька в пятьдесят шестой или нет! Весело, да?
Тане все стало ясно. Все эти двадцать минут здесь, в тесном закутке за шторой, шла битва двух половинок одного «я». И она победила.
Вырвав у Пипы джинсы, она выскочила из примерочной.
Новый мир! Новый город! Перемещение состоялось! Она не распылилась, не размазалась о Стекло Миров, выдержала бой со своим двойником и не оказалась загнанной в темный чулан подсознания! Победа!
Но расслабляться не стоило. Тетя Нинель, в которой Таня узнала Нинью Большую Медведицу, жену вождя Заречного племени, стояла у входа в магазин, сердито скрестив на груди руки.
– Ну что, поехали? – спросила Таня, улыбаясь ей как можно приветливее.
Нарываться было опасно. Она еще не забыла, как на прошлом празднике осени Нинья Большая Медведица в одиночку выходила с ножом на кабанакса. Спору нет, конечно, этот мир мягче и цивильнее, но сущность Ниньи Большой Медведицы едва ли сильно изменилась.
– Ехай! Я тебя за штаны не ловлю! – кисло передразнила тетя Нинель, не стронувшись с места.