– Взгляни сюда! – сказал он Тане, доставая что-то из кармана. – Последние «Сплетни и бредни». При желании их можно добыть даже в Москве. Читаем: «Семь молодых магов найдены мертвыми на западном склоне Лысой Горы. Их мумифицировавшиеся, вывернутые наизнанку тела выглядели так ужасно, что даже ко всему привыкшие магфицеры…» Ну, дальше эмоции. А вот еще интересный абзац: «Рядом с телами обнаружено большое количество защитных артефактов и магического оружия. Такое ощущение, что погибшие очень боялись встречи с чем-то грозным и готовились к ней заранее».
– Старый выпуск? – спросила Таня быстро.
– Вчерашний, – уточнил Шурасик.
– То есть Чумья?..
– Не наврала. Прошлые победители Великой Гонки мертвы. Не знаю, на что они потратили год. Может, запасались этими самыми защитными артефактами и магическим оружием? Не сработало, как видишь.
– Может, плохо подготовились? – предположила Таня.
– Победители Великой Гонки не могли подготовиться плохо! – назидательно произнес Шурасик. – Сама знаешь, через что им пришлось пройти, чтобы попасть сюда.
– Тот-кто-убивает-в-свое-время! – вспомнила Таня.
– Значит, и нам придется выполнить задание без Жанин! Одно из двух: или мы справимся и уничтожим Стекло Миров, или…
Таня кивнула. Их часики тикают! Напугана она не была. Слишком часто ей приходилось балансировать между жизнью и смертью. Иногда у нее бывало не больше секунды, а тут целых триста шестьдесят пять дней! Восемь тысяч семьсот шестьдесят часов, или пятьсот двадцать пять тысяч мгновений!
– Год – это кое-что. Можно многое успеть. А как же Гулеб? Вдруг он что-то знает? Они с Жанин почти не разлучались!
– Гулеба ты увидишь завтра. Сейчас он где-то на Алтае. Тело его двойника что-то забыло в тех краях, – сказал Шурасик.
Таня сделала вид, что ей безразлично.
– Что, уже завтра? А чего так скоро?
– Сегодня последний день каникул. Так они называют периоды летнего безделья. Завтра все ученики слетаются в Тибидохс.
– Слетаются? – удивленно переспросила Таня.
Шурасик взглянул на нее с прищуром. Потом кивнул и, что-то сообразив, сказал себе под нос:
– Для всяких прочих склеротиков рекомендую вспомнить заклинание Мементум церебрализинум. Позволяет воспользоваться всеми знаниями двойника, кроме области личных воспоминаний. Срабатывает после двух красных искр… Ну все, давай закругляться! Сегодня у меня куча дел! Я сейчас допью кофе, и тебе не в чем будет отражаться, если ты, конечно, не соберешься перекочевать в мороженое! Но там липко и противно!
– А ты не допивай!
– Не могу не допивать. Это будет слишком благородно с моей стороны! Долгой тебе агонии, Грутти!
«Необщительный маг-единоличник» поднес стаканчик к губам и исчез.
– Продолжительных конвульсий! – отозвалась Таня, запоздало отметив, что Шурасик назвал ее прежним именем. Этим он незаметно добавил в их общение немного запретной теплоты.
Таня вышла с лоджии и оказалась в центре бури. Пипа собирала чемоданы. От ее интуитивной магии распахивались форточки, сама собой вскипала вода в стаканах, а на соседних балконах, заваленных бумагой, вспыхивали кратковременные пожары.
Прервалась она, только чтобы выпить чаю. Правда, закончилось все печально. Пипа залезла ложкой из йогурта в банку с джемом. Тетя Нинель, как великая гигиенистка, не выдержала близкого знакомства молочных кислот с углеводами. Она закричала высоким голосом и разбила банку с джемом, ударив ее об пол. Осколки художественно запрыгали по кафелю.
Опомнившись, тетя Нинель взяла тряпку и, ругаясь, полезла под стол убираться. Пипа сидела на стуле, поджав ноги, и совершенно ей не помогала. Если, конечно, не считать помощью, что она ела кекс и роняла крошки маме на спину. Громадная спина тети Нинель походила на спину мамонта. Ощущалось, что ползанье по полу дается тети Нинели непросто. Когда она задевала холодильник, тот сотрясался и врезался в стену. Внутри, за закрытой дверцей, что-то начинало сыпаться и обрушиваться.
Таня не выдержала.
– Давайте я сама уберу! – предложила она.
– Да ты че, Тань? Не надо! – зевая, сказала Пипа. – Наверняка где-то что-то не отмоется, и тогда ты окажешься виновата. А так ей некого будет грызть.
Тетя Нинель молча запустила в дочь половой тряпкой.
– Перелет! – сказала Пипа.
После чая началось самое интересное. Но это с точки зрения ценителей чужих скандалов и любопытной Айседорки Котлеткиной.
Пипа и тетя Нинель вываливали из шкафов вещи, ссорились, кричали друг на друга, заперли Халявия в ванной, а Таню обвинили в краже юбки-шотландки, которая казалась им самой лучшей только потому, что они не могли ее найти. Под конец про юбку вспомнили, что прожгли ее утюгом в прошлом году, однако раздражение на Таню от этого только возросло, потому что тете Нинели показалось, что она мысленно ухмыляется.
Не желая участвовать в этом оре, Таня повернулась и ушла на улицу, оставив тетю Нинель и Пипу заедать друг друга в одиночестве. Дядя Герман, спрятавшийся у себя в кабинете, и запертый в ванной Халявий в счет не шли. Настоящий мужчина не лезет в бабью склоку. Он от нее спасается.
Лишь в первом часу ночи баррикада из двадцати двух чемоданов была окончательно готова и надежно отгородила квартиру Дурневых от дверей всех соседей. Еще бы маленький пулемет, и вполне можно было выдержать приступ танковой дамы Айседорки Котлеткиной, усиленной ротой спецназа и орущим мужем-генералом.
Обозрев чемоданы, Пипа и тетя Нинель победительно переглянулись и отправились на кухню поедать индейку. У них начались ночные пожирунчики, которые продолжались обычно часов до трех. Здесь же у буфета они случайно застигли дядю Германа, выползшего из кабинетика за чашкой кофе и сухариком.
– Пипа должна всех умопомрачать! Запомни это, несчастный тощий вампир! Ты испортил жизнь мне, но я не позволю тебе экономить на дочери! Попробуй не купить ей к Новому году жемчужную диадему! Возможно, твоя дочь не вписывается в стандарты красоты, но только потому, что она ломает их и раздвигает! – крикнула тетя Нинель.
Дядя Герман, сам считавший свою дочь красавицей, так и не понял, на каком основании из него делают врага. Он осторожно покрутил у виска пальцем и, прижимая к груди сухарик, юркнул в кабинет. Увлекшийся Халявий булькал в ванной, гудел как пароход и пускал под дверь струйки воды.
* * *
Весь вечер Таня неутомимо гуляла по Москве, отмахав не одну верстулу. Углубившись в кварталы напыщенной Рублевки, она уткнулась в ржавый сетчатый забор детского сада. С другой стороны забора у свежепокрашенной беседки сидела старушка и медлительно, с явным удовольствием перебирала пальцами теплую вскопанную землю. Звякали осколки кирпичей и стекла, которые она бросала в ведро.
Лицо у старушки было умиротворенное, углубленное в процесс. В тяге старшего поколения к земле есть что-то не вписывающееся в логику, родственное позднему прозрению. Кажется, всю жизнь занимался человек чем-то самому себе непонятным. Просиживал на службе, путался в отношениях, мечтал о приобретениях, поездках, разменах, а тут вдруг пелена с глаз спала. Вот оно вечное и всегда ведь рядом было – не пряталось. Сам он от него прятался. Сидит и зачерпывает горстями теплую землю, трогает ногтем проклюнувшийся, загнутый еще росток. Если же не открылась человеку земля, то ничего не открылось.