— Ты помнишь своего отца?
— Не очень хорошо, — ответил Кемаль, — мне ведь было всего пять лет. Помню, как мы переезжали в новый дом в Филадельфии и я поранил себе руку.
— Да, действительно, — кивнул Юсеф Аббас, — ты тогда сильно плакал и я подарил тебе игрушку. Такого смешного медвежонка.
— Это была моя любимая игрушка, — улыбнулся Кемаль.
— Ты ее помнишь? — кажется, удивился дядя.
— Простите меня. Вы разрешите мне удалиться на одну минуту? Я хочу вам кое-что показать, — сказал вдруг Кемаль.
Дядя молча кивнул головой. Он поспешил к себе в комнату, бегом поднялся на второй этаж и, быстро достав плюшевого медвежонка, спустился вниз. Дядя по-прежнему стоял один на балконе и дымил уже новой сигаретой. Он вообще много курил, отметил Кемаль. Ничего не говоря, он протянул медвежонка дяде. Тот, сначала не поняв, взял игрушку и, только рассмотрев ее внимательно, вскинул голову.
— Та самая? — спросил, поняв, какую именно игрушку принес его племянник.
Тот улыбнулся.
— Вы ее узнали?
— Ты привез ее с собой в Турцию? — в голосе Юсефа Аббаса впервые послышались какие-то теплые нотки.
— Да. Она всегда была со мной. Я помнил, что вы ее мне подарили, — решил добавить чуточку импровизации Кемаль, — это была моя любимая игрушка.
Дядя еще целых полминуты, разглядывал медвежонка и затем вернул его племяннику.
— Как странно, — сказал он, — я думал, что ты давно уже ее потерял.
Кемаль снова улыбнулся.
Теперь дядя смотрел на него.
— Ты хорошо говоришь по-английски, — сказал он уже на турецком, — у тебя правильное произношение. Значит, не забыл, это очень хорошо.
— Некоторые слова я вспоминаю с трудом, — признался Кемаль.
— Слушай, Кемаль, — сказал он, — тебе нравится здесь в Турции, в Измире?
— Очень нравится, — поспешил сказать Кемаль. Он знал, что нельзя форсировать события.
— Это хорошо. Здесь наша Родина, наши корни. Но ты бы не хотел навестить меня в Америке? Намик хочет летом приехать ко мне, ты бы мог прилететь вместе с ним.
— Если он меня возьмет, — неуверенно произнес Кемаль.
— Возьмет, — властно сказал Юсеф. — Давай вернемся в дом. — Он повернулся, собираясь идти в дом, когда вдруг посмотрел на Кемаля и попросил. — Отдай мне эту игрушку, Кемаль.
— Игрушку? — удивился Кемаль. — Зачем он вам, дядя?
— Будем считать, что это мой каприз. Я верну ее тебе сразу, как только ты приедешь в Америку. Не беспокойся, с ней ничего не случится.
— Берите, — протянул он игрушку, не понимая почему Юсеф Аббас стал вдруг таким сентиментальным.
Дядя, забрав игрушку, поспешил в дом.
Следующие три дня они были вместе. Ездили то морю, обедали в ресторанах, гуляли по бульвару Измира. Дядя много и долго расспрашивал Кемаля с его взглядах на современную Америку, о его жизни в Болгарии, о матери, об учебе в институте. Он обращал внимание на ошибки племянника, терпеливо поправляя его, если тот сбивался и не совсем правильно говорил некоторые слова по-английски. И всегда сохранял при этом обычно спокойный, деловой тон ничем не высказывая своих эмоций. Словно сам Кемаль волновал его меньше всего.
Юсеф не был никогда в Болгарии. К тому времени, когда овдовевшая семья его брата переехала в Болгарию, он остался в Америке, а между Болгарией, с одной стороны, и Турцией с Америкой — с другой, опустился железный занавес и не только поездки, но даже телефонные разговоры стали практически невозможными. И потому Кемаль мог спокойно беседовать со своим «дядей», не опасаясь проговориться или ошибиться в малозначительных деталях. Его болгарская легенда была сработана на совесть.
В последний день Намик Аббас дал привычный банкет в честь брата, собрав огромное количество гостей. Старший брат сидел на банкете по-прежнему холодный и несколько замкнутый. А потом братья уединились и о чем-то долго говорили. Кемаль обратил внимание на глаза выходившего из комнаты старшего брата Намика Аббаса. Они были красными и опухшими, словно тот плакал.
На следующее утро они поехали в аэропорт провожать Юсефа, улетавшего в Стамбул, откуда он должен был лететь в Нью-Йорк с посадкой в Брюсселе, а затем перелетать в свой Хьюстон. С Кемалем дядя попрощался, протянув ему руку и холодно пожав ее, словно из было всех этих встреч и бесед. А вот Намик Аббас, которому старший брат тоже протянул руку, внезапно не выдержал и, обняв брата, снова прослезился, словно узнал некую тайну, так взволновавшую его. Юсеф Аббас позволил брату обнять себя, но, по привычке сохраняя спокойствие, лишь кивнул младшему брату и поспешил к самолету. Домой они возвращались вдвоем, на этот раз сам Кемаль сидел за рулем, а обычно разговорчивый и веселый дядя всю дорогу тяжело молчал. И лишь когда они подъехали к дому, сказал:
— Летом мы полетим с тобой в Хьюстон, Кемаль. Тебе нужно будет помогать дяде в его делах в Америке.
— Странно, — ответил Кемаль, — почему ничего не сказал сам дядя Юсеф? Он говорил, что хотел бы, чтобы мы прилетели туда вместе.
— Он и не скажет, — всхлипнул вдруг Намик Аббас, — он очень болен, Кемаль. Врачи считают, что ему осталось не так много жить. И он хочет, чтобы ты прилетел в Америку.
— Неужели советская разведка знала и это? — ошеломленно подумал Кемаль, в полной мере вдруг осознавая степень подготовленности этой операции и ее масштабы.
В Нью-Йорк он вернулся точно по расписанию. Они договорились с Сандрой, что она прилетит к нему через две недели в Нью-Йорк и остановится в одном из небольших отелей, которые можно найти в городе, не привлекая внимания остальных гостей. Правда Кемаль предлагал снять квартиру или встречаться у него дома, но Сандра отказалась наотрез. Ей казалось постыдным заниматься любовью на супружеской постели Кемаля, в его спальне, куда заходила Марта, пусть даже и не спавшая на этой кровати. А снятые частные квартиры просто вызывали у нее отвращение. Они хороши для девочек по вызову, гневно заявила Сандра и они больше не обсуждали этой темы.
Вернувшись в город, он снова встал перед нелегкой дилеммой выбора. Нужно либо было согласиться с мнением Тома и проводить исключительно рискованную операцию безо всяких шансов на успех, либо ждать, послав запрос по каналам чрезвычайного сообщения в Канаду. Помощь в этом случае могла придти не раньше чем через два-три месяца, раньше руководство ПГУ могло просто не успеть. А за это время окопавшийся в КГБ «крот» мог принести много вреда. Нужно было принимать меры, и как можно быстрее. Значит, придется соглашаться на вариант Тома. Альтернативы они просто не имели.