Бесшумно, стараясь не шуршать неподписанными бумагами, Филипп удалился на цыпочках. Сколько раз за годы работы у Джеймса он слышал от людей: «Почему Мэнвилл не даст отставку своей толстухе и не подыщет себе женщину, которая хотя бы не боится собственной тени?» Но как всегда и во всем, и семейных делах Джеймс Мэнвилл знал, что делает.
В тот день, возвращаясь к машине, Филипп думал о том, что за все годы знакомства с Джеймсом никогда не завидовал ему. Благодаря Джеймсу у Филиппа было предостаточно денег, миллиарды Джеймса его не прельщали. Но теперь, став невольным свидетелем домашней сцены, Филипп вдруг ощутил жаркую волну зависти. С тех пор как он женился на Кэрол, она ни разу не смотрела на него так, как Лиллиан — на Джеймса, и не слушала, стараясь не упустить ни слова.
Филипп перевел взгляд на неподписанные бумаги и порадовался, что его присутствие осталось незамеченным. Джеймсу незачем знать, что кто-то наблюдал за их с Лиллиан частной жизнью.
— Да, — ответил Филипп Кэрол. — Я видел ее счастливой.
— Да ну? — встрепенулась Кэрол, в ее голосе послышалось жгучее любопытство. — Когда?
Джеймса уже не было в живых, а Филипп по-прежнему не мог предать давнего друга и открыть его тайну. Но воспоминания о ней озадачили его. Если Джеймс так любил жену, почему не оставил ей хотя бы столько денег, чтобы она могла защититься от прессы?
— Если тебе есть что сказать, — обратился Филипп к жене, — тогда говори.
— В день похорон Джеймса Лиллиан спросила, не видела ли я ферму, которую он ей завещал.
— И что? — удивился Филипп. — Что это значит? Эта ферма — сарай. Она кошмарна. Да, места там живописные, но дом надо снести, вдобавок без бульдозера участок под новый дом не разровнять.
Кэрол невнятно хмыкнула, не отрываясь от журнала.
— Человек, который способен заработать столько денег, сколько было у Джеймса, пальцем не шевельнет, если у него нет плана. Как думаешь, какими были его планы насчет этой фермы?
— Застраховать ее на несколько миллионов, а потом инсценировать поджог?
Кэрол пропустила вопрос мимо ушей.
— Разве там ее оставят в покое? Да репортеры сразу же поселятся в палатках прямо у нес перед крыльцом! Она… — Кэрол умолкла и уставилась на мужа так пристально, словно уверенная, что он уже уловил суть ее идеи.
Но Филипп слишком устал, чтобы играть в загадки.
— Что «она»? — спросил он.
Тут-то Кэрол и выложила все, что придумала: Лиллиан надо изменить и внешность, и имя.
И вот теперь, выйдя из машины и наблюдая, как Лиллиан — нет, Бейли, мысленно поправился он — осматривает уродливую развалюху, Филипп был вынужден признать, что его подопечная выглядит совсем другим человеком. Ему вспомнилось, как однажды Джеймс хлопнул ежедневником по столу и заявил: «Не могу сосредоточиться. Лил опять сидит на какой-то идиотской диете». И он завопил, призывая секретаря, — никаких селекторов Джеймс Мэнвилл не признавал. Секретарю было велено отправить Лиллиан по фунту шоколада всех сортов, какие только найдутся в ближайшем магазине «Годива». «Вот так будет лучше, — с удовлетворенной улыбкой заключил он. — А теперь — за работу».
Но как только вредить Лиллиан стало некому, она легко сбросила вес всего за несколько недель. Когда Филипп объяснил жене, каким способом Джеймс обычно убеждал Лиллиан бросить очередную диету, она откликнулась:
— Так вот в чем секрет похудения! — Она пощупала бедро. — Попробую вспомнить в следующий раз, когда ты куда-нибудь полетишь, а я буду на нервах.
После того как Бейли похудела и избавилась от грандиозного носа, Филиппу пришлось признать, что от нее невозможно отвести взгляд. Одутловатость сменилась изяществом линий, нос уже не отвлекал внимание от прекрасных глаз и маленького пухлого рта. Однажды за завтраком Кэрол наклонилась к нему, украдкой показала металлическую лопатку и прошептала: «Угадай, что я сделаю с этой штукой, если будешь пялиться и дальше?»
Нет, Бейли определенно была хороша.
— Как думаете, меня кто-нибудь узнает? — спросила Лиллиан первым делом, едва с нее сняли повязки.
— Ни за что! — в один голос заверили ее врач, Кэрол и Филипп, с трудом удержавшись от комплиментов: любой из них был бы напоминанием, что раньше внешность Лиллиан оставляла желать много лучшего.
Филипп жестом велел шоферу второй машины выгрузить чемоданы из багажника и занести их в дом. Эти две машины встретили их в аэропорту: внедорожник Филипп купил для Лиллиан, а черный седан из местного проката должен был доставить его самого обратно в аэропорт.
Весь путь в самолете до аэропорта Даллеса [1] Лиллиан просидела с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла. Филипп пытался разговорить ее, но она только кивала. Он понял: она оскорблена тем, что он согласился работать на Атланту и Рея, и хотел объясниться, но вовремя спохватился: чем меньше знает Лиллиан, тем лучше. Если она отказалась бороться сама, он выдержит эту битву ради нее. Филипп знал, что сделать это можно лишь одним способом: подрывной деятельностью изнутри.
За три часа езды от аэропорта до горного городишки Кэлберн, возле которого находилась ферма, Лиллиан немного оттаяла и постаралась выведать у Филиппа все, что он знал о городе и доме.
К несчастью для нее, Филипп мог с чистым сердцем сказать: несмотря на двадцатилетнее знакомство с Джеймсом Мэнвиллом, о детстве покойного друга он не знает ровным счетом ничего. По правде говоря, он даже не был уверен, что эта ферма имела какое-то отношение к прошлому Джеймса.
— Откуда у Джеймса взялись такие родственники, как Атланта и Рей? — недоумевала Лиллиан. — Ума не приложу.
Филиппа так и подмывало ответить: «Только потому, что вы никогда не видели, как Джеймс ведет дела. Иначе вы поняли бы, что между братьями и сестрой больше общего, чем кажется на первый взгляд». Но он удержался. Незачем портить ей воспоминания об умершем муже, решил он.
Лиллиан — нет, Бейли, снова поправился он — обошла вокруг дома, чтобы осмотреть его с тыльной стороны. Детектив, которому Филипп поручил сфотографировать эту недвижимость, сделал снимки, на которых было отчетливо видно, что сзади дом выглядит еще более ветхим, чем спереди. Филипп с ужасом ждал, когда Лиллиан убедится в этом сама. Поднявшись на крыльцо, Филипп отпер дверь ключом, полученным от Джеймса в день подписания бумаг на дом.
Дверь свалилась с проржавевших петель и рухнула на пол, прихватив с собой часть трухлявого косяка. Вздрогнув от неожиданности, Филипп обернулся к спутнику, нагруженному чемоданами, потом наступил на упавшую дверь и вошел в дом.
Внутри дом был еще омерзительнее, чем снаружи. Паутина пыльными клочьями свисала с потолка до самого пола, под которым слышалось шуршание какой-то местной фауны — мышей, крыс, что там еще может водиться в фермерском доме. Луч света, пробивающийся через запыленные окна, высветил густой столб пыли, скопившейся за долгие годы.