– На морг? – от неожиданности Отто подавился глотком воздуха и закашлялся.
– Да. Словно по моргу идем. Мир – мертвый. Совершенно. Людям нужны герои, а героев нет. А без героев нет жизни. Всегда были герои. Христос – герой. Моисей с Давидом – герои. И Будда с Мухаммедом. Герои были всегда. Геракл, Одиссей, Ахилл, Александр Македонский…
История мира – это история героев. Герой – сердце цивилизации. Он дает ей силы, вдохновляет людей. Он – олицетворение смысла и цели. А сейчас героев нет. И поэтому мир – мертвый. Ты не знаешь, почему сейчас нет хотя бы просто великих людей? Каких-то авторитетов…
– В каком смысле – нет? – не понял Отто. – Какая-то твоя новая теория?
– Нет, не теория. Просто я так думаю. Вот мы идем с тобой по Вене. Это город великих людей. Здесь жили Моцарт, Бетховен, Гайдн, Шуберт, Штраус. И это ведь я только музыкантов перечисляю. А сколько писателей, философов, ученых, государственных деятелей?.. И не сосчитаешь. Они – как античные боги. А кто сейчас здесь живет? Никто. Олимп опустел.
Отто затрясло от наивной глупости Морица. Он показался ему в эту секунду настоящим юродивым, вырожденцем. Гадким. Позором арийской расы.
Мориц позволил себе рассуждать о вещах, недоступных его мелкому, поверхностному уму!
Герои есть всегда. Герои – это те, кто стоит выше тебя. Они – герои. Они смогли стать выше тебя, и уже поэтому они – герои.
А история мира – это не история конкретных людей, это история систем. В системе же главное – порядок, чтобы всем все было понятно. Если порядка нет, наступает хаос и дальше – гибель. Сейчас в мире, действительно, нет порядка. Но если вызвать панику, а потом дать испуганным людям железную руку порядка, то все встанет на свои места.
– Ну, что значит – «никто»? – сказал Отто, хотя и не хотел продолжать этот разговор. – Разные люди живут в Вене. Разные…
– В Вене живут люди по имени «Никто», – четко проговорил Мориц, он словно спорил с Отто, что само по себе странно и против правил. – Я умру, ты умрешь – умрут «Никто». Я даже не уверен, что кто-нибудь будет нас оплакивать, а уж помнить – точно никто не будет. А если так – кто мы?.. Мы – никто.
Да и как нам быть «кем-то», если все с рождения всего боятся? Родителей своих боятся. Воспитателей, учителей – боятся. Просто старших. Авторитетов. Священников. Чиновников. Полицейских. Все всех боятся. А трус – он «никто». Вот и живут – «никто», и умирают «никто». Из страха в страхе, из праха в прах…
– А если мы умрем за великое дело? – Отто посмотрел на Морица, как на умалишенного, – презрительно, дерзко, с плохо скрываемым чувством отвращения.
– Если люди – никто, какое у них может быть великое дело»? – весело рассмеялся Мориц. – Или ты думаешь, что три завтрашних взрыва и кража музейного экспоната – это великое дело?..
– Что ты такое говоришь, Мориц?! – Отто оторопел, ему вдруг стало невыносимо жарко. – Ты меня проверяешь?! Мою благонадежность? Да?!
– Нет, – Мориц недоуменно покачал головой. – Зачем?..
– Ну, я не знаю, зачем… – Отто был словно в каком-то ступоре. – Просто тебе сказали…
– Нет, Отто. Мне ничего не говорили.
– А ты не боишься, что я тебя выдам? – Отто абсолютно растерялся. – Я же должен доложить о твоих высказываниях…
– Мертвец очень испугался! – расхохотался Мориц. – Ой-ой-ой! Как страшно!
– Мертвец?! Ты хочешь сказать, что ты – мертвец?!
– Да. А ты разве не знал? – Мориц удивленно воззрился на Отто. – Я думал, что всем это известно… Нет?
– Что известно?! – заорал Отто. – Что ты покойник?! Ты в своем уме?..
– Но я сегодня подписал бумагу… – протянул Мориц.
– Все сегодня подписали бумагу! О том, что ты покойник, там не было сказано ни слова!
– Нет, – уверенно сказал Мориц. – «Все» не могли подписать мое предсмертное письмо. Как?..
– Это не твое предсмертное письмо! – Отто, не понимая, как Мориц может быть настолько тупым, окончательно вышел из себя. – Это общее заявление о том, что мы все обязуемся принять участие в казни отступника. Если такой появится…
– Странно, – Мориц пожал плечами. – Ты о другой бумаге говоришь.
– О другой?..
– Я же тебе объясняю: я подписал свое предсмертное письмо. Как бы завтрашним днем. Мне его Ханс продиктовал. Признание, что это я все организовал – и взрывы, и кражу, и убийства. Мол, меня никто не любит, а это неправильно. И вот – нате вам – моя месть человечеству. В общем, получилось письмо психопата.
И я говорю Хансу: «Ханс, пожалуйста, можно я подпишусь – „Никто"“. Это ведь правда! Я – Никто! А он мне: „Нет, нельзя. Нужны твои имя и фамилия“. Я говорю: „Но почему нет? Поймут ведь, по почерку!“. Но он все равно запретил. И мне теперь никак не успокоиться. Словно ноет что-то в груди…
«Ты никогда не думал, что хорошие новости – самые плохие?» – Отто вспомнил слова Вильгельма.
Какие «хорошие новости» он имел в виду? То, чго Мориц согласился принять на себя все предстоящие грехи Ордена? То, что он подписал соответствующую бумагу?!
«Из нас всех только Морицу на свою жизнь наплевать, – говорил Вильгельм. – Отдаст кому хочешь, по первому требованию. Даже спрашивать не будет – зачем? почему? с какой стати? Помрет, и спасибо скажет. Хороший человек. Дурак только». Циничные слова Вильгельма вдруг показались Отто страшными.
– Мориц, ты завтра себя убьешь? – еле выговорил Отто.
– По всей видимости, да, – спокойно, мягко, с какой-то даже нежностью в голосе сказал Мориц.
– И тебе не страшно?..
– Страшно, что все неправильно. А больше ничего не страшно, – ответил Мориц, потом посмотрел на Отто и добавил: – Только ты никому не передавай этого. Ладно?..
Отто был смущен, но не этой стоической готовностью Морица к смерти (возможно, и сам Отто завтра погибнет). Его смутило то, что Мориц готов отдать жизнь абсолютно бесцельно. Он не думает о своей жизни как о жертве, которую он приносит высшей идее . Он умирает, следуя какой-то бредовой, выдуманной им же самим теории…
– Что неправильно, Мориц?.. – оторопел Отто. – Что неправильно?!!
– Да все неправильно, – Мориц пожал плечами. – Вот ты на меня кричишь… Ты думаешь, это правильно? Да? Потому что ты Старший? А мне плевать, что ты Старший. И что ты на меня кричишь – мне тоже плевать. Потому что я уже умер. Я тебе это сказал, а ты даже не услышал. Не услышал, потому что и тебе на меня плевать. Все неправильно.
Ты говоришь: «Мы умрем за великое дело». Глупость это. Каждый умрет сам за себя. Смерть – дело сугубо личное, частное. Это жизнь – она общая. Вот ты смотришь на меня с ненавистью, и мне больно. А умрешь ты – как будешь смотреть?.. Никак. И мне будет ни тепло, ни холодно. Это мы живем вместе, а умирать будем врозь. Неправильно, что нам друг на друга наплевать. Неправильно.