Официантка, которая уже некоторое время внимательно поглядывала на Пуаро, внезапно подошла к нему, протягивая что-то вроде бумажной лодочки, которую сложили для малыша, чтобы он пускал ее в ванне.
– Это вам? – спросила она. – Мистер Поррит? Одна дама оставила.
– Ах да, – сказал Пуаро. – А как вы меня узнали?
– Дама сказала, что у вас усы. Сказала, что я таких усов еще никогда не видела. Так оно и есть, – добавила она, разглядывая их.
– Благодарю вас.
Пуаро взял лодочку, развернул ее, разгладил и прочел в спешке нацарапанные карандашом слова: «Он уходит. Она остается, и я предоставляю ее вам и иду за ним». Подписана записка была «Ариадна».
– Ах да, – сказал Пуаро, складывая записку и пряча ее в карман. – На чем мы остановились? По-моему, на вашем чувстве юмора, мисс Рестарик.
– Вы знаете только мою фамилию или… или вы все про меня знаете?
– Я знаю о вас кое-что. Вы мисс Норма Рестарик. Ваш лондонский адрес: квартира шестьдесят семь в Бородин-Меншенс. Ваш домашний адрес: «Лабиринт», Лонг-Бейсинг. Вы живете там с отцом, мачехой, двоюродным дедом и… ах да… – девушкой-иностранкой. Как видите, я хорошо осведомлен.
– Вы устроили за мной слежку.
– Нет, нет, – сказал Пуаро. – Ничего подобного. Даю вам слово чести.
– Но вы ведь не служите в полиции? Вы ничего про это не говорили.
– В полиции я не служу, нет.
Ее подозрения и воинственность вдруг исчезли.
– Я не знаю, что делать, – сказала она.
– Я вовсе не убеждаю вас воспользоваться моими услугами, – сказал Пуаро. – Ведь, как вы указали, я слишком стар. Может быть, вы правы. Но раз уж я знаю, кто вы, и знаю о вас кое-что, то почему бы нам по-дружески не обсудить ваши беды. Не забывайте, старики, хотя их и считают неспособными к энергичным действиям, тем не менее обладают обширным опытом.
Норма продолжала смотреть на него с сомнением – этот пристальный взгляд широко открытых глаз уже встревожил его во время их первой встречи. Но она в каком-то смысле была в ловушке, и Пуаро чувствовал, что ей хочется выговориться. А по какой-то причине людям, которым хотелось излить душу, говорить с Пуаро всегда бывало легко и просто.
– Они думают, что я помешанная, – сказала она без обиняков. – И… и мне тоже кажется, что я помешанная. Сумасшедшая.
– Как интересно! – весело сказал Эркюль Пуаро. – У подобных вещей есть множество названий. Очень звучных названий, которые с таким вкусом произносятся психиатрами, психологами и прочими. Но «помешанная» очень точно передает представления, возникающие у обычных людей. Eh bien, вы помешаны, или кажетесь помешанной, или считаете себя помешанной, и не исключено, что вы и в самом деле помешаны. Но последнее еще не означает, что положение так уж серьезно. С людьми подобное случается постоянно и обычно без труда излечивается. Такое состояние возникает, когда люди испытывают слишком большое умственное или душевное напряжение, слишком усердно занимаются перед экзаменами, слишком много поддаются своим эмоциям, слишком уж религиозны, слишком не религиозны или имеют веские причины ненавидеть своих отцов, своих матерей. Или, разумеется, причина совсем проста: несчастная любовь.
– У меня есть мачеха. Я ее ненавижу и, мне кажется, ненавижу отца. Не так уж мало, правда?
– Чаще ненавидят кого-нибудь одного, – заметил Пуаро. – Видимо, вы очень любили вашу мать. Она разведена или скончалась?
– Да. Она умерла около трех лет назад.
– И она была вам очень дорога?
– Да, наверное. То есть конечно. Она постоянно болела и надолго ложилась в больницу.
– А ваш отец?
– Он очень давно уехал за море. В Южную Америку, когда мне было лет пять-шесть. По-моему, он хотел, чтобы мама с ним развелась, но она отказалась. Он уехал в Южную Америку, занялся там рудниками или еще чем-то. Во всяком случае, он писал мне на Рождество и присылал подарки или поручал кому-нибудь прислать. Только и всего. Поэтому он был для меня чем-то не вполне реальным. Вернулся он примерно год назад, чтобы привести в порядок дела моего дяди после его смерти. Всякие там финансовые вопросы. И когда он вернулся домой, то… то привез с собой эту свою новую жену.
– А вы были против?
– Да.
– Но ведь ваша матушка умерла. И в том, что человек женится второй раз, ничего необычного нет. Тем более если он и его первая жена много лет уже были чужими. А эта его жена… он на ней хотел жениться, когда просил вашу мать о разводе?
– Нет, нет. Она же совсем молодая. И очень красива, и ведет себя так, словно папа принадлежит ей! – После паузы она продолжала другим, каким-то детским голосом: – Я думала, может быть, когда он вернется, то будет любить меня, заботиться обо мне, но она ему не позволяет. Она мой враг. Она меня вытесняет.
– Но в вашем возрасте это же никакого значения не имеет. Так даже лучше. Вам вовсе не нужно, чтобы о вас заботились. Вы стоите на собственных ногах, вы можете радоваться жизни, выбирать собственных друзей…
– Вы бы этого не сказали, если бы видели, как они к этому относятся! Ну, друзей себе я все-таки буду выбирать сама.
– В наши дни большинству девушек приходится терпеть критику в адрес своих друзей, – сказал Пуаро.
– Все так изменилось, – сказала Норма. – Мой отец совсем не тот, каким я его помнила с пяти лет. Тогда он все время играл со мной и был такой веселый! А теперь он совсем не веселый, а встревоженный и… ну, сердитый. Совсем другой.
– Прошло ведь пятнадцать лет, если не ошибаюсь. Люди меняются.
– Но ведь необязательно так сильно?
– Он изменился внешне?
– Нет, нет, нет. Совсем нет. Сравните его с портретом, который висит над его креслом, он совсем такой же, каким был тогда, в молодости. Но только все оказалось совсем другим, чем я помню.
– Видите ли, моя дорогая, – мягко сказал Пуаро, – люди никогда не бывают совсем такими, какими вы их помните. С течением времени вы все больше рисуете их такими, какими хотели бы их видеть, и вам кажется, что именно такими они вам запомнились. Если вам нравится вспоминать их замечательными, веселыми, красивыми, то вы приписываете им и то, чего никогда не было.
– Вы так считаете? Вы правда так считаете? – Она умолкла, а потом сказала внезапно: – Но почему, по-вашему, мне хочется убивать?
Вопрос был задан с абсолютной естественностью. Но он был задан, и Пуаро почувствовал, что настал критический момент их разговора.