"я подумаю", или "я не исключаю этой возможности".
Ей показалось, что она сожгла все мосты, но потом она поняла, что ее первое решение было единственно правильным. Она не хотела выходить замуж за мужчину, который ее не любил.
Трясущимися пальцами она встряхнула свою льняную салфетку и аккуратно положила ее себе на колени, сомневаясь, сможет ли чего-нибудь съесть под прожигающим взглядом черных блестящих глаз.
Но манипуляции с салфеткой немного ее успокоили, и она смогла поднять на него глаза.
– Итак, – сдержанно сказала она, – ты собирался рассказать мне, что ты здесь делаешь.
Неужели ее ничто не задело, в бешенстве подумал он. По выражению ее лица можно было предположить, что она находится на деловой встрече.
Что у нее на душе? Что на сердце?
На секунду он подумал, что лучше бы ему назначить встречу у берега моря, где покрытые пеной серые волны заглушили бы его яростные слова. Но он должен сдерживать свой пыл. Она носила его ребенка, и хоть ему и стало бы легче, если бы он излил весь свой гнев, он не должен был этого делать.
– Я видел тебя по телевизору сегодня днем, – неожиданно сказал он.
Это было последним, что она ожидала от него услышать.
– Да? – осторожно спросила она.
Подошла официантка с блокнотом, но он с раздражением отмахнулся рукой. Затем наклонился через стол так близко, что Ева могла чувствовать тепло его дыхания и видеть темные радужные оболочки его глаз, делавшие его похожим на сущего дьявола.
– Говорят, ты очень… телегенична, сага, – раздельно сказал он.
Он произнес эти слова так, что можно было принять их за комплимент, а можно и за оскорбление.
– Камера любит тебя, не так ли, Ева? – продолжал он с обманчивой мягкостью, – она отбрасывает интригующие тени с высоких скул, и твое лицо выглядит так, будто состоит только из серо—зеленых глаз, в которых, как в океане, может утонуть любой мужчина.
В этих словах, похоже, зазвучала поэзия, но произносил их Лука как человек, который сам не верит в то, что говорит.
– Если это комплимент, прошу их больше не делать, – нетвердо сказала Ева, поймала взгляд официантки и улыбнулась ей.
Та, слава богу, тут же подошла к столику.
– Мне, пожалуйста, палтус с молодым картофелем и зелеными бобами, – сказала она небрежно и даже весело. – И обычную питьевую воду… Лука? Что будешь ты?
Если бы взглядом можно было убить!.. – подумала она с секундным удовлетворением.
– То же самое, – бросил он коротко.
Он был взбешен. Женщина сама сделала заказ!
Сделала ли она это специально, чтобы продемонстрировать их равенство или даже свое превосходство? Жилка застучала у него на виске. На секунду он задал себе вопрос, что она сделает, если он сейчас обойдет стол, поднимет ее со стула и начнет целовать.
Прижмется ли нетерпеливо к его телу, обовьет ли его шею руками с присущей ей страстью?
– Лука? С тобой все в порядке?
Фантазии его исчезли, и следом пришло жгучее чувство несправедливости.
– Нет, Ева, со мной не все в порядке. На самом деле я разгневан, я очень—очень зол, более чем когда—либо в жизни. Но я делаю все возможное, чтобы побороть эту злость.
Он что, пытается запугать ее? Что ж, скоро он выяснит, что она не боится.
– Ты великолепно с этим справляешься, – сказала она.
– Я не смогу больше с этим справляться, великолепно справляться, если ты не уберешь с лица эту милую улыбку и не скажешь мне, зачем взялась за это новое шоу.
Слово «шоу» он насмешливо растянул.
– "Полдень с Евой"? – вежливо переспросила она.
– Ева, – предостерегающе сказал он. – Я хочу услышать ответ на свой вопрос.
Она решила прекратить игру в кошки—мышки. Она вольная птица. Может, у него и были права на ребенка, но только не на нее саму. У нее есть полное право жить так, как она считает нужным.
– По утрам меня сильно тошнит, ну и чтобы… Лука, а в чем, собственно дело?
– Тошнит? – хрипло переспросил он. – Ты не говорила мне об этом!
– Не говорила. Для беременной женщины это обычное явление.
– А ребенок?
Его лицо выглядело таким растерянным, что Ева поневоле смягчилась.
– С ребенком все прекрасно, – сказала она. – Это действительно так. Я часто хожу к врачу. Она говорит, что я здорова как бык, ну, и все остальное, что принято говорить беременным женщинам!
Внезапно он понял, что его главным чувством, поглотившим на миг весь его разум, была благодарность за то, что она выбрала врача—женщину! Если он не имел возможности смотреть на ее голый растущий живот, то и не хотел, чтобы какой—то другой мужчина – будь то даже доктор – имел такую возможность.
– Новую передачу создали специально для меня, – продолжала она.
– Чтобы вся страна могла принимать участие в твоей беременности! Отлично! Все включены. Кроме, разумеется, отца ребенка.
– Оставь. Это региональный канал! Не вся страна смотрит!
– Ты нарочно не хочешь понять сути?
Принесли их заказ. Над горячей рыбой вился ароматный парок.
– Прости, а в чем суть?
Он вздохнул. Ева была сильной женщиной, он это сознавал. А также невероятно гордой и независимой.
И еще упрямой. Все равно, это было как гром среди ясного неба – вдруг выяснить, что он ей совсем не нужен!
– Кто знает, что я отец ребенка?
Ева молчала.
– Ева?
Глаза их встретились.
– Я сказала только Лиззи, – призналась она. – Даже Майку не говорила, хотя, думаю, она ему уже рассказала.
Ева вспомнила реакцию Лиззи. Та была не удивлена, а, скорее, шокирована.
– Не могу сказать, что это твоя вина, – бормотала она, глядя на Еву в вопросительном ожидании.
Глупо было бы делать вид, что она не понимала безмолвного вопроса подруги.
– Все кончено, – сказала она спокойно.
Лиззи не могла скрыть досады.
– И ты довольна ситуацией?
– Вполне, – сказала она с оптимизмом, возможно слегка наигранным.
– Ну, тогда все в порядке. Соответствует духу времени!
Лиззи заговорщицки наклонилась вперед.
– Возможно, все даже к лучшему! Майк говорит, что Лука Карделли широко известен в итальянской прессе. Репутация у него еще та! Но нечему удивляться, да? Наш итальянский друг относится к тому типу мужчин, в которых нельзя влюбляться!