— Клянусь кровью святого Бонифация [71] , пролитой в Докуме, — воскликнул брат Готфрид, — все было бы так, как вы говорите!
Все умолкли, словно устрашившись трудности и смелости этого предприятия. Только через минуту брат Ротгер обратился к Зигфриду де Лёве.
— Вы так же умны и опытны, — произнес он, — как и отважны; что скажете вы на это?
— Скажу, что над этим стоит подумать.
— Так-то оно так, — продолжал Ротгер, — но дочка Юранда — приближенная княгини, более того, она княгине как родная дочь. Подумайте только, благочестивые братья, какой тут поднимется шум.
Гуго фон Данфельд засмеялся.
— Вы сами говорили, — сказал он, — что Шомберг то ли отравил, то ли задушил щенят Витовта — и что ему было за это? Шум они поднимают по любому поводу; но если мы пошлем к магистру Юранда в цепях, то не наказание нас ждет, а скорее награда.
— Да, — проговорил де Лёве, — и случай удобный подвертывается. Князь уезжает, Анна Данута остается здесь с одними придворными дамами. Но напасть на княжеский дом в мирное время — это дело нешуточное. Княжеский дом — не Спыхов. Будет так, как тогда с Злоторыей! Снова пойдут жалобы ко всем королям и к папе римскому на беззакония ордена; снова станет грозиться проклятый Ягайло, а магистр — вы его знаете: он охотно захватывает то, что легко захватить, но войны с Ягайлом не хочет… Да! Шум поднимется во всей Мазовии и Польше.
— А тем временем кости Юранда побелеют на виселице, — возразил брат Гуго. — Да и кто вам сказал, что её надо похитить здесь, из-под носа у княгини?
— Ну, не в Цеханове же её похищать, где, кроме шляхты, три сотни лучников.
— Нет. А разве Юранд не может захворать и прислать за дочкой слуг? Княгиня тоже позволит ей уехать, а если девушка пропадет по дороге, кто сможет сказать вам или мне: «Ты её похитил!»
— Да! — нетерпеливо возразил де Лёве. — Но вы попробуйте устроить так, чтобы Юранд захворал и вызвал дочку…
С торжествующей улыбкой Гуго ответил:
— Есть у меня золотых дел мастер, который поселился в Щитно после того, как его за воровство изгнали из Мальборка: он может вырезать любую печать; есть у меня и люди родом из мазуров, но наши подданные… Неужели вы всё ещё меня не понимаете?..
— Понимаю! — с жаром воскликнул брат Готфрид.
А Ротгер воздел руки и сказал:
— Да поможет тебе Бог, благочестивый брат, ибо ни Маркварт Зальцбах, ни Шомберг не придумали бы лучшего средства.
Он прищурил глаза, словно ему смутно виделось что-то вдали.
— Я вижу Юранда, — сказал он, — он стоит в Мальборке у гданьских ворот с веревкой на шее, и наши кнехты пинают его ногами.
— А девка станет послушницей ордена, — прибавил Гуго.
При этих словах де Лёве устремил на Данфельда взгляд, а тот шлепнул себя ещё раз по губам тыльной стороной ладони и сказал:
— А теперь скорее в Щитно!
Однако перед отъездом в Щитно четыре брата и де Фурси пришли проститься с князем и княгиней. Не очень ласково простился с ними князь, и все же, не желая нарушать старый польский обычай и отпускать гостей из дому с пустыми руками, он подарил каждому из братьев куний мех и гривну серебра. С радостью приняв дары, крестоносцы заверили князя, что денег они себе не возьмут, ибо как монахи дали обет нищеты, а раздадут их бедным и попросят помолиться о здравии, славе и спасении души князя. Слушая эти заверения, мазуры улыбались в усы: уж им-то прекрасно была известна жадность крестоносцев, а ещё больше их лживость. В Мазовии говаривали: «хорек смердит, а крестоносец брешет». Князь тоже только рукой махнул, слушая эти благодарственные речи, а после ухода крестоносцев сказал, что их молитвами на небо не поедешь, а разве только раком поползешь.
Когда Зигфрид де Лёве, прощаясь с княгиней, целовал ей руку, Гуго фон Данфельд подошел к Данусе, погладил её по головке и сказал:
— Христос велел нам платить добром за зло и любить врагов наших, посему я пришлю сюда монахиню с герцинским целительным бальзамом.
— Как же мне благодарить вас за это? — спросила Дануся.
— Будьте другом ордена и крестоносцев.
Внимание де Фурси привлек этот разговор, поразила рыцаря и красота девушки, и, когда они уже двинулись в Щитно, он спросил:
— Что это за красавица, с которой вы разговаривали перед отъездом?
— Дочка Юранда! — ответил крестоносец.
Господин де Фурси удивился.
— Та самая, которую вы собираетесь похитить?
— Да. Когда мы её похитим, Юранд будет у нас в руках.
— Не одно только зло исходит от Юранда. Неплохо быть стражем такой невольницы.
— Вы думаете, что воевать с нею было бы легче, чем с Юрандом?
— Выходит, я то же думаю, что и вы. Отец — враг ордена, а дочке вы говорили медовые речи, да ещё бальзам пообещали.
Гуго фон Данфельд почувствовал, видно, что надо сказать несколько слов в свое оправдание.
— Я пообещал ей бальзам, — сказал он, — для того молодого рыцаря, которого изувечил тур и с которым она, как вы знаете, обручена. Если после её похищения поднимется шум, мы скажем, что не только не хотели обидеть её, но, по христианскому милосердию, даже лекарства ей посылали.
— Все это хорошо, — сказал де Лёве, — только нужно послать надежного человека.
— Я пошлю одну набожную женщину, которая всей душою предана ордену. Прикажу ей подсматривать и подслушивать. Когда наши люди приедут, якобы от Юранда, они найдут в доме союзника.
— Трудно будет подобрать таких людей.
— Нет. Народ у нас говорит на том же языке. В городе, да и в охране среди кнехтов есть люди, которые бежали из Мазовии, скрываясь от преследования закона; правда, это разбойники и воры, но они не знают страха и готовы на все. Удастся дело, я посулю им большую награду, не удастся — пеньковый воротник на шею.
— А вдруг они изменят?
— Не изменят, в Мазовии их уже давно присудили к колесованию, и над каждым висит приговор. Нужно только дать им приличное платье, чтобы их приняли за подлинных слуг Юранда, и, самое главное, письмо с его печатью.
— Все надо предусмотреть, — сказал брат Ротгер. — Может, Юранд после этого последнего боя захочет повидать князя, чтобы пожаловаться на нас, а самому оправдаться перед ним. Будучи в Цеханове, он заедет к дочке в охотничий дом. Может статься тогда, что наши люди приедут за дочкой, а наткнутся на отца.
— Я подберу самых отпетых и дошлых головорезов. Они будут знать, что, наткнись они только на Юранда, быть им на виселице. Это их забота не встретиться с ним.