Я поглядела на огорченную старушку и поняла, что сегодняшний день для меня окончательно испорчен.
– Собирайтесь, поедем на могилу к Андрею Федоровичу.
Прах генерала Полянского покоится в колумбарии Донского крематория. В июне это место напоминает чудесный парк. Купив у входа цветы, пошли по аллее, ведущей на старую территорию. Я прихватила с собой раскладывающийся стул, и генеральша устроилась напротив ниши. Пусть посидит, решила я и принялась бродить вдоль стены, читая высеченные на досках имена и фамилии.
В голову невольно пришла банальная мысль: одним людям везет, другим – нет. Вот, например, Роза Ивановна Костина умерла в возрасте двадцати семи лет, а Петр Федорович Макаров проскрипел до девяноста восьми. Это просто несправедливо.
Я отошла довольно далеко от Нины Андреевны и остановилась в тени большого раскидистого дерева. Глаз наткнулся на знакомую фамилию – Кляйн. С овальной фотографии смотрела темноволосая женщина с тонким носом и нервным ртом. Заинтересовавшись, стала читать эпитафию: «Ты угасла как звезда, оставив яркий свет. Дорогой жене и матери от безутешных мужа и дочерей. Анна Владимировна Кляйн. 1935–1975 гг.»
Надо же, наткнулась на могилу матери Аделаиды и Амалии. Внизу на доске приписано более яркими буквами: «Генрих Карлович Кляйн, покойся с миром». Даты не было.
Вспомнив рассказ о банке из-под растворимого кофе, наполненной пеплом несчастного мужика, я вздрогнула и пошла побыстрей прочь. Но в босоножку попал камень и пришлось, прыгая на одной ноге, вытряхивать его. Закончив процедуру, машинально стала опять читать надписи. Да, вот снова: младенец Никифор, вообще только родился, зато мужик со смешной фамилией Заяц прожил аж девяносто лет. Родился в 1879-м, скончался в 1969-м. Надо же, какая долгая жизнь. Ай да Заяц, наверное, не пил, не курил, обливался холодной водой…
Внезапная мысль стукнула в мозги, словно молния. Заяц! Дожил до девяноста лет! Что там говорил на последнем свидании своим дочерям Генрих Кляйн? «Любите друг друга, ходите каждый день на могилу к матери, главное, чтобы от вас не убежал заяц, имейте в виду, что заяц может прожить до девяноста лет».
Бедные девочки так и не поняли, при чем тут симпатичное длинноухое. Но я, кажется, начинаю соображать, в чем дело!
Кое-как дождавшись, пока Нина Андреевна покинет кладбище, я доставила ее назад в Ложкино и стала звонить Амалии.
Женщина только что пришла домой и очень вяло отреагировала на просьбу приехать к Донскому крематорию. Но вся сонливость и усталость слетели с нее, когда я показала могилу Зайца.
– Значит, думаете, папа спрятал там ценности?
– Наверное, иначе зачем ходить на кладбище каждый день и почему он нес чепуху про девяностолетнего зайца!
– Честно говоря, мы с Адой подумали, что у папочки от пребывания в тюрьме рассудок помутился, – вздохнула Амалия. – Ну и как теперь проверить догадку?
– Открыть нишу и посмотреть!
– Легко сказать, – протянула Амалия, – это же не шкаф, просто так не откроешь. Там замуровано. Мы, когда к маме папин прах подкладывали, столько страху натерпелись! Представляете, рабочий ночью, в полной темноте вскрывал захоронение! Разрешения-то не было.
Я схватила ее за руку.
– Так, на сей раз сделаем проще, знаю как. Завтра все и провернем.
Утром вскочила в семь утра и понеслась будить Зайку. Отворив дверь, Ольга несказанно удивилась:
– Ты чего вскочила в такую рань?
– Давай собирайся в библиотеку.
Невестка хихикнула:
– Так она только в десять открывается.
Мы приехали за пять минут до того, как толстенькая девица взялась за замок. Ольга села в почти пустом читальном зале у окна, я устроилась возле стеллажей открытого доступа. Постепенно помещение стало заполняться студентами. Ни в одиннадцать, ни в двенадцать к невестке никто не подошел. В половине второго Ольга захлопнула «Искусство Возрождения» и пошла в буфет. Я ковыляла поодаль, старательно изображая, что мы незнакомы.
Купив кофе и начав медленно прихлебывать жидкий напиток, я вдруг увидела просто потрясающе красивого мужика. Возраст определить трудно – от двадцати до тридцати. Роскошные белокурые волосы явно побывали в руках дорогого парикмахера. Голубые глаза окружены такими черными ресницами, что казалось, парень потратил немало времени, покрывая их тушью. Крупный рот и мужественный подбородок, совсем как на рекламе лосьона после бритья. К тому же вошедший обладал хорошим ростом, широкими плечами, белозубой улыбкой и великолепным цветом лица. Со вкусом у парня тоже был полный порядок. Ловко сидящий полотняный пиджак, безукоризненно выглаженные брюки. И пахло от него парфюмом Пако Рабанна «XL».
Ожившая картинка модного журнала, широко улыбаясь, подошла к Зайке и села рядом. Так, значит, вот он какой, брат Вероники Медведевой, Антон. Надо же, у такой некрасивой женщины, как Анна, родились прелестные дети. Следовало начинать действовать. С лицом жизнерадостной идиотки я крикнула:
– Антон!
Парень недоуменно обернулся. Я замахала рукой:
– Идите сюда!
– Вы меня? – переспросил Медведев, вставая.
– Надеюсь, дама не обидится, – кокетничала я.
– Что вы, никогда, – заверила Зайка, глотая огромные куски булки и выскакивая из-за столика, – мне пора, книги ждут.
– Как поживает Вероника?
– Кто?
– Ну ваша сестра, Вероника Медведева, жена Максима Полянского.
– С кем-то меня спутали, – твердо ответил парень.
– Разве такое возможно, – протянула я, – вы настолько красивы, что подобный вариант исключен.
Но мужик не проглотил ржавого крючка лести.
– Не знаю никакой Вероники.
– Нас еще Лиля познакомила, подруга Яны Соколовой, – решилась я выкурить медведя из берлоги.
Антон секунду помолчал, потом мило улыбнулся и ласково пропел, обволакивая нежным взглядом:
– Сожалею, но вы действительно ошиблись. Не знаю никого из вышеназванных женщин.
– И Марину Мак? – кинулась я напролом.
– Извините, нет, – не дрогнул Медведев и шагнул в сторону.
– Подождите, хочу сообщить, что Вероника умерла, ее тело находится в милицейском морге, кто-то же должен похоронить женщину.