– Маня посадила сочинение писать, в кабинете работал. Вдруг домофон орет, подождал немного, потом догадался, что дома никого, а Серафима Ивановна у близнецов и не слышит звонка. Пойду, думаю, погляжу, кого черт принес. А тут смотрю, идиот какой-то палит. Ну, я и разобрался с ним. Что за люди пошли! Стрелять не умеет, а убивать собирается! С двух шагов в вас не попал, в буфет вмазал. Ну не кретин?!
Я не разделяла его возмущения по поводу неумелости киллера.
– Кто он?
– Черт его знает, – пожал плечами Бекас, – Иван Михайлович разберется.
– Может, простой вор?
– Домушнику пистолет с глушителем без надобности, – пояснил Коля, – зачем себе жизнь усложнять? Он квартирки потрошит – это одна статья, а если с пушкой, это уже вооруженный грабеж, совсем другая картина и срок иной.
Мы допили в молчании чай. Потом Бекас вздохнул.
– Дарья Ивановна, постарайтесь забыть случившееся, мы разберемся.
Легко ему говорить, не так уж часто меня пытаются убить. Коля пододвинул почти полный фужер коньяка.
– Выпейте, и спать.
Я послушно опрокинула в себя бокал. Никогда не употребляла благородный «Реми Мартен» лошадиными порциями.
То ли коньяк так подействовал, то ли Бекас незаметно сунул в него снотворное, но в столовую я сползла только в пять часов вечера следующего дня.
Во рту словно кошки пописали, череп раскалывается, в глазах песок. Может, это и есть похмелье?
За столом сидел Кешка, перед ним стояла бутылка все того же «Реми Мартена» и рюмка. Странное дело, сын совсем не пьет, даже запаха коньяка не выносит. Максимум, что позволяет себе, – полбокала сухого вина.
– У меня мигрень, – попробовала я оправдать столь позднее пробуждение.
– Знаю, – не удивился Аркадий, – Бекас сказал, ты вчера в восемь вечера залезла в кровать.
Ну Коля, просто режиссер-постановщик. И труп убран, и меня усыпил, и домашним наврал!
– Где все?
– Бабки гуляют, Гера на поиски дамы сердца отправился, Маня в гараже с Бекасом, – сухо ответил Кеша.
– А Зайка?
– Не знаю, шляется, – сердито сказал сын.
– Вы поругались?
Аркадий демонстративно отвернулся к окну. С самого раннего детства насильно выдавить из него какую-либо информацию было невозможно. Сообщал только то, что хотел. Кеша молчаливый человек, за весь день может обронить всего несколько фраз. Очень смешно было наблюдать, как он еще до женитьбы на Зайке разговаривал с Маней. У той рот просто не закрывается, и она часто повторяла свои рассказы по два-три раза, пока брат не ронял: «Что ты говоришь? Очень интересно».
Ольгу он нежно любит, но, как все мужчины, частенько забывает, что жене нужно уделять внимания чуть больше, чем автомобилю. А свой «Мерседес» Кеша просто обожает. Лучший досуг – мытье тачки, полировка капота и крыльев, и всего остального. В гараже несколько полок забито шампунями, полиролями, мастиками… Причем ни Зайкин «Фольксваген», ни мой «Вольво» не удостаиваются такой чести. Наши машины моет садовник.
Иногда в злую минуту Ольга заявляет, что «мерс» был бы Аркадию лучшей женой – всегда молчит и беспрекословно слушается. У Зайки чудный характер, и она никогда не ругается с муженьком, не кричит на него. Хотя, по-моему, иногда Кеша заслуживает хорошего семейного скандала с визгом и битьем посуды. Например, он всегда начисто забывает о годовщине свадьбы и Зайкином дне рождения. Потом, правда, раскаивается и несется за подарками. Но ведь дорого яичко-то к Христову дню. Почти всю свою жизнь Ольга собирает фарфоровых собачек. Коллекция занимает у нее в спальне несколько шкафов. Неловкий супруг ухитрился разбить пару драгоценных экземпляров, но даже тогда не получил по лбу. Впрочем, не стоит так уж ругать Кешку. Он вполне поддается воспитанию. Во всяком случае, фразу: «Ах, дорогая, ты чудесно выглядишь, а какое великолепное платье! Надо тебе, Оля, тоже такое купить» – он больше женам приятелей не говорит.
– Поругались? – продолжала я настаивать. – Ну и что ты натворил? Опять собачку разбил?
Аркадий молчал, но я не отставала.
– Тебя целыми днями нет, конечно, Зайке тоскливо, сводил бы ее в ресторан или в гости.
Видя, что мать не отвязывается, Кешка выдавил:
– У нас проблемы.
– Какие?
Сын молча выложил на стол конверт. «Васильеву Аркадию» – стояло на плотной бумаге. Внутри штук десять цветных фотографий. Зайка смеется, держа в руке бокал с шампанским, она же сидит на большом красном диване, а вот снимок, запечатлевший, как Антон нежно обнимает ее за плечи…
– Видала красавчика? – злобно осведомился Кеша. – Просто Бельмондо придурковатый! А Зайка! Вот уж не ожидал, и что теперь делать прикажешь? Разводиться? Детей жаль.
Я вздохнула. Шустрый парень этот Антон Медведев. Надо рассказать Кеше правду, хотя скандал начнется жуткий.
– Где взял снимочки? – решила я подобраться издалека.
Оказалось, вчера в консультацию пришел парень и оставил у секретаря конверт, велев передать Аркадию.
Поглядев на расстроенное лицо сына, я принялась каяться в содеянном. Следующие полчаса были ужасными. Никогда Кеша так не орал, я даже и не подозревала, что русский язык настолько велик и могуч. Изо рта сыночка сыпались такие слова и выражения, что впору записывать, а потом издавать учебник «Этимология русского мата». Наконец наш адвокат слегка успокоился.
– Это ты в тюрьме у своих подзащитных лексики поднабрался?
Кешка снова открыл рот, но тут в столовую косяком повалили домашние: Нина Андреевна, Римма Борисовна и Гера. Последний ввел довольно невзрачную худенькую женщину.
– Познакомьтесь, – горделиво сообщила Римма Борисовна, – Тамарочка, Герочкина невеста. Она дочка академика, преподает философию.
Чудесная профессия для наших времен, наверное, страшно денежная, подумала я, оглядывая щуплое существо. Да, гордиться ей остается только папиным званием! Абсолютная мышь, даже цвет волос напоминает шерстку грызуна – серый и тусклый. Может, больная? Возраст тоже с трудом поддается определению. Обладательнице такого мелкого личика с почти полным отсутствием рта можно с успехом дать и двадцать, и тридцать, и сорок. Ну, сорок – это, конечно, слишком, а вот тридцать пять – запросто!
– Вы тоже брачное объявление давали? – невежливо осведомилась подбежавшая Маруська.