Любимая дочка, его маленькая, выращенная без матери Фаина, папина любовь и гордость, лежала абсолютно голая в кровати с… двумя огромными мужиками. Один из любовников был к тому же еще и чернокожий. Поза, в которой отец застал Фаину, вполне годилась для журнала «Интим». Но больше всего поразило и возмутило Львова то, что около кровати с любительской камерой в руках стоял Антон, снимавший этот свальный грех. У бедного отца потемнело в глазах, и он швырнул в парня чемоданом. Началась драка, мужики вскочили с кровати и убежали. Молодой и крепкий Антон накостылял Львову по шее и тоже ушел. Фаина осталась лежать в постели, глупо хихикая. На приказы Ивана встать и одеться она не реагировала. Потом закрыла глаза и страшно захрипела. Львов перепугался и вызвал «Скорую помощь».
Приехавший фельдшер брезгливо обозрел кое-как прикрытую халатом Фаину и заявил:
– Вызов к наркоманам платный.
– Да ты что! – обалдел Иван. – У нее с сердцем плохо.
– И с почками, и с печенью, и с желудком, – меланхолично роясь в железном чемодане с лекарствами, сказал медбрат, – ты, мужик, на ее руки глянь.
Иван уставился на тоненькие, покрытые синяками ручки Фаины и затрясся в рыданиях. Фельдшер оказался незлой и вкатил отцу реланиум. Ночь и половину следующего дня Львов провел в полудреме. Окончательно очнулся он только к обеду и сразу пошел в ванную почистить зубы и умыться.
Там на стиральной машине сидела Фаина. Левая рука ее была перетянута ремнем, один конец девчонка сжимала зубами. Рядом валялся пустой пузырек.
– Что ты делаешь? – тихо спросил Иван.
Фаина подняла на него большие карие глаза.
– Прости, папа, не могу без дозы.
Следующий месяц стал кошмаром для обоих. Фаина рассказала, что стала любовницей Антона давно. Потом парень приучил ее к наркотикам и начал снимать в порнографических лентах. Деморализованная и начисто лишенная воли, девочка за укол готова была прыгать в огонь.
– Я люблю его, папа, – рыдала она, обнимая Ивана, – понимаешь, люблю. Верни Антона.
Сначала переводчик пытался обходиться с девочкой по-хорошему. Договорился в школе, нанял учителей и врача-нарколога. Но все усилия шли прахом. Фаина не собиралась посещать занятия, врала, что идет к репетитору, а сама бежала к торговцу «дурью». Тогда отец пристроился в издательство переводить детективы и осел дома. Целый день он не спускал с дочурки глаз – кормил по часам, давал выписанные наркологом таблетки, но стоило ему выйти за продуктами, как Фаина моментально удирала из дома. Возвращалась она, как правило, под утро, обколотая и довольная.
На все уговоры отца следовал один ответ:
– Верни Антона, найди и приведи назад.
Однажды Ивану позвонили из конторы кладбища, где была похоронена жена, и сообщили, что неизвестные вандалы разбили памятник. Львов помчался в Митино. Но могила оказалась в полном порядке. Гоня прочь нехорошие предчувствия, мужик схватил такси и примчался домой. Квартира встретила его почти голыми стенами. За три часа, которые Иван провел вне дома, воры вынесли почти все, оставив лишь старую мебель. Картины, иконы, серебряная сахарница, компьютер, телевизор, видеомагнитофон – скорее всего домушникам понадобился грузовик. Но самое страшное было не это.
На столе в пустой спальне Фаины лежала записка: «Ты мне больше не отец, ухожу к тому, кого люблю».
Иван помчался в комнату, которую занимал Антон, распахнул шкаф и увидел, что все оставленные парнем вещи пропали. Львов сразу понял, кто ограбил квартиру и увез Фаину.
Поиски дочери ничего не дали. Та как в воду канула. Фотографии показывали по телевизору и несколько раз печатали в газетах, но толку чуть. Девочка пропала. Постепенно Иван свыкся с исчезновением дочери. Последнюю попытку поисков он предпринял несколько лет тому назад. Взял одну из фотографий семнадцатилетней Фани и пошел к очень известному экстрасенсу. Тот долго глядел на снимок, потом сказал:
– Я не вижу ее среди живых.
Больше Львов дочку не искал. Жениться мужик не хотел и жил один.
– Поискали бы Антона, – посоветовала я, – он-то, наверное, знает, куда Фаина подевалась.
– Да искал я его, – отмахнулся Иван, – из института выгнали, у матери не живет, с отцом не встречается, где найти?
Единственный кончик – дружок его, Леша Бесчастный, но и тот сказал, что с Антоном не встречался.
– А где он живет? – насторожилась я.
– Сейчас не знаю, а раньше на Садовом кольце.
Я взяла адрес Лени и вышла на улицу. После удушающей жары внезапно сильно похолодало, дул пронизывающий ветер, и погода скорее напоминала конец сентября, а не июня.
В «Макдоналдсе» неожиданно оказалось слишком много народа, и пришлось подсесть за столик к приятной пожилой женщине.
– Замерзли? – приветливо спросила она, глядя, как я жадно глотаю горячее какао. – Надо теплей одеваться.
– И так брюки нацепила, – пробубнила я, откусывая кусок от «биг-мака».
– Они у вас такие широкие, ветер, наверное, задувает, вот и холодно.
Брюки у меня и впрямь расклешены прямо от бедра. Супермодное одеяние от фирмы «Валентино». Но хитрый модельер сообразил, что в таких «трубах» будет зябко, и пустился на хитрость. Подкладка сделана в виде шаровар и на щиколотках прихвачена резинками. Издали – широкие брючины, а внутри тепло, и ветер не проникает к коже. Но не объяснять же это милой старушке.
Поев, двинулась к выходу и почувствовала небольшой дискомфорт. Пришлось идти в туалет. Запершись в кабинке, полезла за подкладку брюк. В кармане у меня, как всегда, большая дырка. Но только в правом, левый в полном порядке. Зашить прореху недосуг, и вспоминаю о ней только тогда, когда засовываю в «больной» карман сотовый. Крохотный мобильник марки «Эрикссон» проскальзывает вниз по ноге и тормозит у щиколотки, стянутой резинкой. Вряд ли Валентино предвидел такой эффект, но все равно спасибо ему, иначе количество разбитых мной сотовых, и без того весьма немалое, увеличилось бы.
Запихнув телефон в целый карман, пошла к выходу, но тут позвонила Маня.
– Мамуля, – закричала она, – помнишь про концерт?
– Конечно, детка.
– Так вот, домой можешь не заезжать, встречаемся без пятнадцати семь у «России».
Я поглядела на часы. Еще полно времени. Ладно, съезжу к Лене Бесчастному. Дом в центре, на Садовом кольце.