– Думаешь? А мне кажется, ничего особенного. Такие вещи случаются довольно часто.
– Смеешься? Из этого выйдет великая книга. Если все правильно обставить, эта история станет сенсацией.
Писатель погладил подбородок.
– Ну не знаю… Что-то мне так не думается.
– И написать ее должен ты. Вне всякого сомнения.
Фабрицио не удержался:
– Почему ты не поручишь ее Сапорелли?
– Сапорелли слишком молод. Здесь нужно перо зрелого мастера, твоего калибра.
Эти панегирики начинали пробивать брешь в броне автора “Львиного рва”.
Действительно, старый пройдоха прав, эта история во сто крат лучше большой сардинской саги, но не может же он так сразу сдаться.
– Надо будет подумать…
Зануда не унимался. У него горели глаза.
– Ты единственный способен на такое. Мы могли бы выпустить роман с приложением на дивиди.
Идея начинала звучать заманчиво.
– Дивиди? Думаешь, сработает?
– Еще бы. Разные дополнительные материалы. Ну не знаю, история катакомб… И куча всего другого. Сам решишь, что и как. Даю тебе карт-бланш. – Джанни положил ему руку на плечо. – Послушай, Фабрицио. В последнее время мы с тобой как-то мало видимся. За издательскими делами и поговорить с человеком некогда. Давай устроим на днях деловой ужин? Ты заслуживаешь большего. – Он выдержал паузу. – Во всех отношениях.
Ужасный груз спал с сердца, сжатая диафрагма разом расширилась, и Фабрицио заметил, что с самой презентации индийца он пребывал в какой-то горячке. Он улыбнулся:
– Идет, Федерико. Завтра созвонимся и договоримся.
– Отлично, Фабри.
Когда последний раз директор его называл “Фабри”? Это дружеское обращение пролилось бальзамом на сердце писателя.
– Слушай, я видел тебя с этой певичкой… Как ее звать?
“Черт, Ларита!” Он о ней совершенно забыл.
Глаза Джанни подобрели при мысли о девушке.
– Куколка. Ты ее трахнул?
Фабрицио обернулся в поисках Лариты, и в этот момент в стенах древнего некрополя раздался оглушительный грохот.
Вначале писатель решил, что наверху прогремел взрыв, но грохот не утихал, напротив, становился все громче, даже земля задрожала под ногами.
– Что еще теперь? Сколько можно… – с досадой вздохнул Маг Даниэль.
– Наверное, фейерверк… Побежали… И так уже пропустили полуночную пасту, но на завтрак с круассанами я непременно должен попасть… – в возбуждении ответил ему бойфренд, театральный актер Роберто Де Веридис.
“Нет. Это не фейерверк”, – сказал себе Фабрицио. Больше походило на землетрясение.
Безошибочный животный инстинкт, который обычно подсказывал ему, стоит или нет отправляться на вечеринку, брать или не брать интервью, указывал ему подходящий момент для появления и ухода со сцены, на этот раз сообщил ему, что необходимо как можно скорее покинуть это место.
– Извини, мне нужно отойти… – сказал он Джанни и принялся искать Лариту, но нигде ее не видел. Зато в углу крипты обнаружил Сапорелли: тот разделся донага и посыпал тело землей, напевая “Livin’ la vita loca”.
Фабрицио подошел к собрату по перу:
– Сапорелли. Пойдем. Быстро. Уходим отсюда. – И протянул ему руку.
Молодой писатель поглядел на него вытаращенными глазами с сузившимися до точек зрачками и принялся натирать себе землей под мышками.
– Нет, спасибо, дружище… Думаю, это волшебное место. И еще я думаю, что нам, наверное, следовало бы стараться больше любить друг друга. Вот в чем сегодняшняя беда. Мы забыли, что эта планета – наш дом и будет принимать наших потомков еще тысячи лет. Что мы хотим оставить им? Кукиш с маслом?
Чиба сокрушенно посмотрел на него. Таблетка подействовала. Слава богу, хоть на измену не сел.
– Ты прав. Давай-ка вылезем наружу, там ты мне все это наглядно объяснишь.
Сапорелли взволнованно обнял его.
– Ты лучше всех, Чиба. Я бы пошел с тобой, да не могу. На этом месте я воздвигну храм памяти для будущего, когда прилетят инопланетяне и увидят древние останки этой обреченной цивилизации. И помни, что Земля – ничья. Никто не имеет права говорить: это мое, а это твое… Земля принадлежит людям, и все.
– Как знаешь, Сапорелли. Удачи. – Чиба стал пробираться через толпу. Люди прекратили болтовню и в молчании вслушивались в шум, становившийся все более оглушительным.
“Куда запропастилась Ларита? Может, они не стали нести ее сюда”.
Порыв горячего влажного воздуха, как при приближении поезда метро, встрепал ему волосы. Фабрицио обернулся: дальний вход выплюнул черное летучее облако, рассеявшееся по пещере.
Не успел он сообразить, что это было, как огромная, размером с перчатку летучая мышь шлепнулась ему в лицо. Он почувствовал, как губ его коснулась грязная шкура животного. Завопив от отвращения, он смахнул мерзкое рукокрылое и пригнулся, закрыв руками голову.
Визжа, гости прыгали, как укушенные тарантулом, отшатываясь от шныряющих у них под ногами крыс, и размахивали руками, разгоняя летучих мышей.
“Почему бегут мыши? Потому что покидают тонущий корабль”.
Фабрицио заметил, что русские в спешке уходят по коридору, противоположному тому, откуда доносился рев. Мужчины взяли детей на руки, короля с королевой тоже подняли на плечи двое толстяков. Надо было следовать за ними.
Пробираясь через толпу, он увидел Лариту. Она лежала на земле, сотни грызунов семенили по ее телу. Пол содрогался все сильнее. Из ниш начали вываливаться берцовые кости, черепа, ребра.
Фабрицио остановился.
– Лар…
Старик-сенатор с криком: “Это конец!” – наскочил на него; женщина, сражавшаяся с летучими мышами берцовой костью, с размаху попала писателю по носовой перегородке. Чиба схватился за нос.
– Аааах… Мать твою! – Фабрицио обернулся к Ларите. Она все еще была там, на земле. Неподвижная. Словно без чувств.
Пещеру трясло не на шутку. Было трудно устоять на ногах.
“Сейчас здесь все рухнет”.
Он не мог умереть. Такая смерть не для него!
Он взглянул на Лариту. Потом на коридор.
И выбрал коридор.
Хотя сатанисты почитают летучих мышей как священный символ тьмы, у Саверио Монеты они вызывали отвращение. Слава богу, капюшон туники защищал голову. С потолка сыпались камни, земля дрожала. Гости праздника, казалось, обезумели, мечась между мышами земными и мышами летучими. Однако никто не решался сунуть нос в темные галереи. Они лишь визжали, как стая запертых в клетке обезьян.