В тот день он дошел до газетного киоска на виа Салариа с опозданием на десять минут относительно обычного графика. Накануне вечером он принял снотворное, чтобы не слушать шум шабаша, устроенного Сальваторе Кьятти. Весь день по милости этого мафиози жизнь квартала была парализована.
Пьеро Ристори купил “Мессаджеро”, “Гадзетта делло спорт” и “Сеттимана энигмистика”. Эудженио, владелец киоска, заканчивал распаковывать пачки свежепривезенных газет.
– Доброе утро, доктор. Вы слышали вчера стычки между полицией и манифестантами?
Макс, по неведомо каким причинам, обожал делать свои дела перед киоском. Пьеро Ристори потянул проводок, но пес уже был в процессе.
– Слышал. Еще бы не слышал. Всех их стрелять надо.
Эудженио распрямил ноющую спину.
– Пишут, что там были Пако Хименес де ла Фронтера, Миша Серов и “джаллоросси” в полном составе.
Старик вытащил из кармана полиэтиленовый пакет, чтобы собрать дерьмо Макса.
– Какая разница. Спорт, знаешь ли, меня больше не интересует.
Эудженио хотел возразить, спросив, почему тогда он каждый день покупает спортивную газету, но ему не хотелось препираться со старым ворчуном. Как жаль. Замечательный спортивный журналист, славный человек, но с тех пор как ушел на пенсию, стал брюзгой и мизантропом.
“Когда я уйду на пенсию, со мной такого не произойдет, – сказал себе продавец газет. – Я наконец смогу уехать с удочкой на озеро Больсена. Надо потерпеть еще двадцать два года”.
Пьеро Ристори кинул взгляд на первую страницу “Гадзетты”. Писали о миллионном контракте с французским футболистом.
– Вот видишь? Теперь это всего лишь вопрос денег. Настоящий спорт…
Он хотел закончить фразу, сказав то, что каждый день твердил жене. Настоящий спорт, спорт былых Олимпиад, мертв.
Но внезапный грохот прервал его речь. Он обернулся в сторону виа Салариа, но ничего не увидел. Шум, однако, не стихал.
Он прижал руку ко лбу… Этот звук что-то ему напоминал. Гул, стоявший в ушах, когда идешь по плотине Ридраколи в Эмилии-Романье, где они каждое лето отдыхали с детьми. Этот звук, походивший на шум турбины самолета, ни с чем нельзя было спутать.
Старый журналист, с дерьмом Макса в одной руке и газетами под мышкой, щуря глаза за стеклами очков, продолжал озираться.
Эудженио тоже озадаченно смотрел по сторонам и хмурил брови. Макс же как будто обезумел, срывался с поводка и скулил, словно завидев кошку.
– Тише… Господи Иис…
Его снова прервал шум. На сей раз он больше походил на пронзительный свист.
Эудженио смотрел вверх. Пьеро Ристори тоже поднял глаза и в ясном небе над зданиями, прямо над дорогой, увидел черный вращающийся диск. Пока он сообразил, что это крышка канализационного люка, диск со свистом полетел вниз и вклинился в крышу “пассата-вариант”. Стекла треснули, колеса сплющились, и ошалело загудела сигнализация.
Краем глаза старый журналист увидел, что из-под тротуара напротив поднимается, как кобра, столб белой пены. Струя воды поднималась выше ограды виллы Ада.
Потом ему показалось, что люк извергнул нечто черное.
– Что за чертовщ…?! – воскликнул Эудженио.
В десятке метров над их головами размахивал руками и ногами человек. Мгновение спустя он полетел вниз, как ныряльщик, прыгнувший со скалы, и рухнул на асфальт.
Пьеро Ристори закрыл глаза. Когда мгновение спустя он их снова открыл, то увидел, что человек стоит на осевой линии виа Салариа. Ноги у него дрожали, но сам он чудесным образом был цел и невредим.
Не обращая внимания на то, что вода заливает асфальт, журналист сделал навстречу ему два шага.
Он с удивлением обнаружил, что это старик, худой и одетый в черные лохмотья, когда-то бывшие спортивным костюмом. Мокрые волосы облепили лицо. С подбородка спускалась длинная седая борода. Он стоял, не сдвигаясь с места, словно ноги его были приклеены к асфальту.
Журналист сделал еще три шага, обогнув припаркованные у тротуара машины.
“Нет, не может быть…”
Несмотря на то что прошло полвека, несмотря на атеросклероз, сужающий его кровеносные сосуды, несмотря на длинную бороду, закрывавшую нижнюю часть лица человека, старые височные доли Пьеро Ристори при виде холодных, как сибирские равнины, глаз и крупного носа сработали безошибочно.
Он перенесся назад во времени, в лето 1960 года. Рим. Олимпиада.
Этот человек был Сергей Пелевин, великий прыгун с шестом, взявший золото. Он тогда исчез вместе с группой русских спортсменов, и никто о нем так ничего и не узнал. Пьеро Ристори после награждения брал у него интервью для “Коррьере делла сера”.
Но что он делает полвека спустя посреди виа Салариа?
Руки дрожали. Журналист, ведя за собой на поводке пса, приблизился к спортсмену, который все стоял как статуя посреди дороги.
– Сергей… Сергей… – запинаясь, пробормотал Пьеро Ристори. – Куда ты подевался? Где был? Почему тогда пропал?
Спортсмен обернулся и в первый момент как будто бы не увидел журналиста.
Потом он моргнул, словно солнце на горизонте слепило его, и с сияющим взглядом, шамкая беззубым ртом, произнес:
– Свободу… я выбрал…
Сергей Пелевин не закончил фразу, потому что несшийся со стороны Олимпика на скорости больше ста двадцати километров в час “смарт”, не успев затормозить, врезался в него.
Саверио Монета крепко сжимал ее руку все то время, что поток швырял и кружил их, волоча за собой по черным галереям подземного некрополя. Они литрами наглотались воды и оставались без кислорода бесконечно долгое время, но потом бог весть как вынырнули под сводом галереи, где оставалось немного воздуха.
Саверио, уткнувшись носом в потолок, лихорадочно глотал воздух и кашлял. Ларита рядом с ним тоже непрерывно откашливалась.
– Держишься? – тяжело дыша, прошептала певица.
Саверио получше уперся руками и ногами в стены погребальных ниш. Стоит ему на секунду расслабиться, и мощное течение унесет его прочь.
– Да. Держусь.
Ларита ухватилась за каменный выступ.
– Все в порядке?
– Да. – И для убедительности он прибавил: – В порядке.
Это была неправда. Он, кажется, сломал себе правую ногу. Когда их несло течением, его с размаха шибануло о каменную стену.
Он отнял от камня правую руку и потрогал саднящее место. Он нащупал…
“О боже”.
…вонзившийся в кожу длинный острый осколок.
“Мне в бедро воткнулся какой-то кол…”
Потом до него дошло, и он чуть не разжал пальцы.