Она пошла в библиотеку, но заниматься было тяжело. Ее исследование не продвинулось. Ей хотелось с кем-нибудь поговорить, но каждый из сидевших там был защищен тишиной и сосредоточением, словно панцирем.
Она решила сходить куда-нибудь.
И пошла в итальянский бар. Взяла запеканку с баклажанами, в которой вместо моццареллы был плавленый сыр для тостов, и два сэндвича с грибами и латуком. Поговорила о погоде с сыном администратора, Джеем, у которого только и было итальянского, что ботинки от Гуччи.
Потом прогулялась немного по Гайд-парку, несмотря на страшный холод, от которого покраснели нос и уши. Увидела неподвижных карпов под слоем льда. Лебедей, клевавших остатки цыпленка с соусом карри и жареной картошки.
Когда она вернулась в библиотеку, до шести оставалось два часа.
Много! Слишком много!
За все это время ей удалось написать всего пару ленивых страниц. Без десяти шесть она сидела на ступенях, завернувшись в шарф, опершись локтями на колени и положив лоб на ладони.
Его она заметила издалека.
Его легко узнать. Франческа рассмеялась про себя. Он водил «альфа-ромео-75» огненно-красного цвета, ужасно нелепую. Окошки были открыты, из них доносился голос Паваротти: «О' sole mio».
Клайв.
Старина Клайв. Молодой художник. Единственный человек в Лондоне, в чьей машине можно найти все известные неаполитанские песни. Единственный, кто может полтора месяца есть исключительно ньокки [14] по-соррентински. Клайв с холодных Шетландских островов, у северного побережья Шотландии, который никогда в жизни не был в Италии.
«Альфа-ромео» остановилась прямо у лестницы, рыча и выпуская клубы черного дыма. Из нее вышел Клайв.
Красивый парень. Высокий. Худой. С длинными пепельными волосами, завязанными в конский хвост. Серые глаза с вечно игривым выражением. Рот большой, пара зубов кривые.
Сегодня на нем были вельветовые штаны, испачканные по бокам масляными красками, поношенные ботинки «доктор Мартенc», черная майка, свитер с дырами и голубая куртка на драной подкладке.
«Давай сюда, мы опаздываем…» — крикнул он ей.
«Иду!» — отозвалась Франческа, вставая и беря сумку. «Однако это ты опоздал…»
Он усадил ее в машину.
Они попали в пробку.
«Куда ты исчезла? Тебя совсем не видно!» — спросил Клайв, выключая магнитолу.
«Надо было заниматься до полусмерти. За последний месяц я видела вне этого чертова института троих мельком. Больше не могу так. А ты-то что делаешь?»
«Да, мало, черт возьми, ничего почти. Я уже сто лет назад должен был закончить картины для выставки в Ливерпуле, но меня как заклинило… теряю время…»
«Как?»
«Гуляю постоянно. Сплю. Сплю страшно много».
«А Джулия?»
«Как, ты не знаешь? Мы расстались, то есть она меня бросила… Вернулась в Милан. К своему бывшему».
«А мне жаль…»
Ей не было жаль.
Франческе Клайв всегда нравился. Она сразу решила, что он интересный. Сексуальный, с необычными манерами. Когда они только познакомились, Клайв пытался за ней ухаживать, но у Франчески был роман с Педро, испанцем. Клайв тогда сошелся с Джулией, и она выкинула его из головы.
Как?
Легко: берешь файл «Клайв» и отправляешь его в корзину.
И теперь эта новость обрадовала ее.
Не нужно бегать на праздники, прогулки, говорить глупости в поисках наслаждения. Клайва подали ей на блюдечке.
«Я о тебе столько думал в последнее время. Хотел тебя увидеть», — сказал он ей с выражением не то соблазняющим, не то нежным.
«И я о тебе думала… Хорошо, что ты позвонил», — ответила она, пытаясь скопировать его выражение.
Клайв подбирался к ней издалека, и она это знала. Франческе хотелось сказать: «Тебе не придется за мной ухаживать. Нет необходимости. Сегодня я лягу с тобой в постель. Спокойно. Здоровый секс — именно то, что мне надо…»
Но не могла. Она была девушка робкая. И потом, пусть он поработает. У всех млекопитающих существуют брачные ритуалы, и их надо уважать. Они приехали в кино через несколько минут после начала «Чувства». В зале было жарко. Акустика отвратительная. Клайв взял ее руку, и она погладила его ладонь.
Когда в кино берутся за руки, главное уже сделано. Остается лишь длинный спуск, устремляющийся в постель. Это стоит гораздо больше, нежели поцелуй.
Они сдались на середине «Смерти в Венеции». Франческе не терпелось уйти. Она хотела развлекаться. Воздуха. Еды. Алкоголя.
Она вытащила его наружу.
«Куда едем, синьорина?» — спросил Клайв голосом гостиничного швейцара, открывая перед ней дверцу автомобиля.
«Еды! Еды!» — засмеялась Франческа.
«И еда будет!»
Они доехали до индийского кафе. Ели цыпленка с острым соусом и масала доса [15] . Пили вино и кокосовый ликер, а молодой сикх играл рагу на ситаре.
Они вышли из заведения, раздувшиеся от съеденного и выпитого. Франческа чувствовала, что алкоголь ударил ей в голову и ноги подкашиваются. Она смеялась над каждой глупостью, которую говорил Клайв. Ей нравилось. Нравилось, что она не дома. Нравилось, что уже поздно, и ее совсем не волновало, что завтра ей рано нужно в институт.
Я не хочу сегодня спать одна, — подумала она.
«Хочешь поехать в мою мастерскую? Я покажу тебе последние работы, однако не жди ничего особенного…» — произнес он через некоторое время.
Франческа не удивилась.
Мастерская находилась на окраине, большая и пыльная. Полуподвал в еще строящемся здании. От верхних этажей — пока только цементный костяк с железной арматурой.
Клайв нервничал. Может, потому что не любил показывать свои работы. Может, потому что ему предстояло попробовать с Франческой.
«Скажи честно, что ты об этом думаешь… в этих картинах я пытаюсь следовать другим путем, может, более традиционным».
Франческа подошла к стене, на которой были развешаны картины. Огромные натюрморты. Дохлые коты, сухие цветы и куски асфальта.
«Ну как?»
«Да… правду сказать?»
«Да».
«Мне они кажутся мрачноватыми… но, несмотря на это, я думаю, что у тебя оригинальная манера. Продолжай…»
Франческа сказала ему первое, что пришло в голову, потому что не могла объяснить свой взгляд на картины. Она устала.
«Я хочу тебе поставить одного нового певца… У меня водка есть», — сказал Клайв, включая магнитофон.