125.
В ту секунду, когда Рино Дзена приставил ему к лицу пистолет, Четыресыра отчетливо осознал, насколько любит жизнь.
Он твердил "убей меня", давая Рино понять, что чувствует себя виноватым, но на самом деле не хотел этого, на самом деле он, как никогда прежде, хотел жить.
Жить. Жить, лишив жизни другого. Жить, несмотря ни на что. Жить с грузом вины. Жить в тюрьме весь остаток жизни. Жить, до конца дней своих терпя побои и унижение.
Не важно как, главное — жить.
И, даже почувствовав носом стальной холодок пистолета, он мог поклясться, что Рино не выстрелит и, как всегда, все исправит.
Надо только дать ему выпустить гнев.
Четыресыра свернулся, как еж, и все было правильно, он заслужил, конечно, он заслужил побои, хотя Рамона сама виновата в том, что умерла. Не поехала бы она лесом, ничего бы не случилось.
Лежа на земле, закрывая руками голову, он следил за черным силуэтом Рино, видел, как тот заметался, схватил бревно и разломал его о ствол дерева. А потом, как гигант со светящимся посредине лба глазом, подхватил громадный камень и, поднимая его, внезапно застыл как вкопанный. Четыресыра подумал было, что его разбил радикулит, но потом Рино бревном повалился на землю.
И остался неподвижно лежать. Не говоря ни слова, не издав ни звука.
И так продолжалось уже пять минут.
Четыресыра приблизился к нему, готовый дать деру, если тот поднимется.
Глаза у Рино были открыты, а на лице было странное выражение, которое Четыресыра затруднялся описать. Словно он ждал ответа.
— Рино, ты слышишь меня? — спросил Четыресыра, тряся его за плечо.
Челюсти Рино были крепко сжаты, из уголка рта стекала белая пена.
Четыресыра в медицине разбирался плохо, но с Рино явно приключилось что-то нешуточное. Когда у тебя в мозгах что-то заклинивает и ты становишься почти трупом.
"Кома"
— Рино! Ты что, в коме?
Тишина.
Он шлепнул Рино по щеке, но тот никак не отреагировал, а так и остался лежать с вопросительным выражением на лице.
Еще один шлепок, посильнее.
Ничего.
Тогда Четыресыра вытащил у него из-за пояса пистолет, повертел в руках и приставил Рино ко лбу, подражая его рычащему голосу:
— Вонючий насильник! Я убью тебя! — И давай совать дуло ему в ноздри, в рот, размазывать пену по подбородку.
Когда ему это надоело, он немного постоял над телом Рино, не думая ни о чем, растирая ноющие ребра и время от времени шлепая рукояткой пистолета себе по бедру.
126.
Перед глазами Рино Дзены плясали светлячки. Еще он видел, как тяжелые, словно из ртути, капли дождя падают ему на лицо.
Остальное было муравьиным кишением.
В ногах. В руках. В животе. Во рту.
"Как будто набитый муравьями кожаный мешок".
Он не помнил, где находится, но, если сосредоточиться, мог даже слышать: шум собственного дыхания, грозу над лесом.
Его накрывало фиолетовое облако, застилая от него светляков.
Точно, он в лесу. И там, где пятно было светлее, судя по всему, стоял Четыресыра.
— Помоги, — попросил его Рино. Но ни рот, ни язык не пошевелились, ни слова не слетело с его губ, хотя и отозвалось у него в ушах отчаянным воплем.
Что-то коснулось его щеки. Это могла быть пощечина. Или ласка. Далеко-далеко. Словно его голова обтянута шерстью. Грубой шерстью. Темно-зеленым сукном, как одеяла в интернате.
Поразительно, что он еще мог соображать.
Короткие мысли. Одна за другой. Фиолетовые мысли, плывущие в бесконечной темноте.
— Рино! Ты что, в коме?
Сердце забилось сильнее. Слова Четыресыра острыми стрелами пробивали лиловую пелену, снова затягивавшуюся за ними, и достигали его ушей.
— Не знаю, — ответил он, чувствуя, что не издал ни звука.
— Вонючий насильник! Я убью тебя! — Новый рой стрел продырявил завесу. Но в этот раз Рино не понял, что они значат.
Если бы удалось хоть пальцем пошевелить..
"Пальцем, полным муравьев"
Он сделал усилие, пытаясь пошевелить рукой. Может, ему это и удалось, но как он об этом узнает?
— Ты умер? — спросил его Четыресыра.
"Палец. Пошевели этим чертовым пальцем"
Надо было дать понять Четыресыра, что его надо срочно отвезти в больницу.
"Давай двигайся!"
Он приказал всем муравьям в теле ползти в палец и поднять его.
Но они не желали слушаться, внезапно туман сгустился, тело начало сотрясаться в судорогах, и его стало засасывать в фиолетовую мглу, переходящую в полную черноту.
В груди вспыхнуло пламя, вытягивая из легких воздух.
Рино молил Бога помочь ему, вытащить из черной дыры, и судороги прекратились так же внезапно, как и начались, после чего он погрузился в сумрак и тишину.
127.
Четыресыра видел, как Рино изо всех сил бьется с невидимой силой, которая схватила его и пытается утащить за собой. Рино колотил ногами и руками, таращил глаза, выгибал дугой спину, кривил рот, бился головой, и обезумевший фонарик у него на лбу тысячей золотых лезвий рассекал чащу.
Испуганный и потрясенный, Четыресыра попытался помочь ему, успокоить, навалившись всем телом, но получил затрещину и такой пинок ногой, что, поджав хвост, отодвинулся в сторону.
Схватившись за голову, он взмолился, чтобы это скорее кончилось. Слишком ужасное было зрелище.
Невидимая сила бушевала все сильнее, изгибая спину Рино, словно хотела ее переломить, но мгновение спустя она его отпустила, и Рино замер, распластанный в грязи. Даже фонарик погас.
"Она ушла, потому что забрала с собой душу Рино"
Его лучший друг был мертв. Единственный человек, который его любил.
Он пришел ему помочь, а Господь..
"который должен был забрать тебя, вонючий насильник и душегуб"
... лишил его жизни, когда он поднял валун.
Четыресыра свернулся в клубочек рядом с Рино.
"А теперь? Что мне делать?"
Обычно на эти вопросы отвечал Рино. Он всегда знал, что делать.
Четыресыра сел и хлопнул Рино по плечу: "Аминь". И перекрестился.
"Он умер за меня. Господь хотел кого-нибудь за Рамону, и Рино пожертвовал собой".
"Его найдут и подумают, что это он убил Рамону. Тебе ничего не будет"
Четыресыра с облегчением улыбнулся. Встал, убрал член обратно в штаны, поднял фонарь и шлем, сунул пистолет за пояс и вернулся к Рамоне.