Моя смелая армия одержала крупную победу на всех фронтах. А именно – не продвинулась ни на шаг.
– Так что же вас все-таки обижает? – не выдержал дятел.
– Нас искренне волнует один факт. Это то, что в нашей стране развито такое явление, как видеопиратство и аудиопиратство. Дело не в том, что мы не недозаработали семьдесят миллионов евро или что весь шоу-бизнес недозаработал семь триллионов евро. Дело в том, что из-за пиратства российское телевидение, кино и музыка стали практически в тупик. Инвесторы не могут вложить тех денег, которые должны вложить, понимая, что они не отобьют эти деньги. Поэтому в стране очень медленно развиваются все три направления и не находятся на должном уровне, как в США или в Европе, где люди знают, что если они вложат в фильм тридцать миллионов долларов, то они эти тридцать миллионов отобьют, так как нет пиратов и их лицензионные диски продадутся. Хотя сейчас в России и на Западе появился новый вид пиратской деятельности – Интернет, а конца и края Интернету нет. Я не знаю, как с этим бороться, и очень удручает тот факт, что ты работаешь как бы вхолостую. Только пиратские диски «Комеди клаб» продаются миллионными тиражами, не говорю о дисках Земфиры или Агутина. Дело не в том, что мы алчные люди и хотим заработать все деньги в мире. Мы хотим зарабатывать только те деньги, которые по закону принадлежат именно нам. Решения этой проблемы не видно, даже в США. В Интернете выкладываются песни любых исполнителей, скачивай, сколько влезет. Как с этим бороться, никто не знает. Видимо, следуя индийской философии, нужно никак с этим не бороться, просто сидеть и заниматься своим делом. Теперь мы живем в такой цивилизации. Видимо, эти проблемы были и в Древнем Египте, когда там кто-то в пирамидах что-то пиратское царапал.
– Каждый артист, сделав карьеру в своей стране, хочет стать известным в других странах. Возможна ли для Вас международная карьера? Насколько юмор может быть интернациональным?
– Конечно, возможна. – К моему удивлению, Гарик не набросился на меня и не вцепился зубами мне в ухо. – Но мы к этому не двигаемся и не хотим этого. Но раз Вы намекнули на это, то нам придется стать и заграничными исполнителями. Это очень легко.
– Можно ли любой юмор перевести на другие языки?
– Конечно, можно, за исключением частных случаев, которые связаны именно с российской действительностью. Например, пародию на Владимира Вольфовича Жириновского нет смысла переводить, можно адаптировать, взяв другого персонажа. Говоря в целом о юморе в «Комеди клаб», его можно на девяносто процентов перевести, адаптируя, заменяя некоторые слова, районы городов, названия улиц.
И напоследок об авторе. Человеке простом, в шестнадцать лет закончившем школу, а несколько дней назад пожертвовавшем два евро Красному Кресту.
– Лена удивительный человек, выдающийся. Самое ценное в жизни, с чем можно столкнуться, – это женщина, которая вообще о чем-то думает.
Я обрадовалась, как человек в безлюдном месте, у которого кончился бензин, а тут вдруг мимо проезжает автомобиль, и протерла глаза для верности:
– Вы уверены, что это имеет какое-либо отношение к скромному автору этой книги?
– Непосредственное. Если бы все женщины были с такими мозгами, как у Лены, у нас было меньше проблем в жизни.
Ну как его можно не любить? А впрочем, он прав, ничего простого во мне нет. Хребет у меня стальной, а в аорте стоит такой регулятор, что кровь поступает только туда, куда нужно. Плюс блестящая система охлаждения головного мозга. Поэтому для того чтобы уличить меня в нескромности, нужно застать меня на месте преступления, да еще и сфотографировать для верности.
О том, кто беременеет песнями, о том, что должно быть тонко, а на самом деле толсто, о том, кто не любит живых цветов и коллекционирует шляпки, о том, кто через двадцать лет станет губернатором Санкт-Петербурга, а кто не станет министром культуры, о том, кто заработал первый миллион раньше тридцати лет, а также о бесплатно рожающих мужчинах.
Моя идея по очереди проинтервьюировать Юру и Еву из группы «Гости из будущего» не увенчалась успехом в стройности. Предложенный мной график очередности все время прерывался ценным воспоминанием то одного, то другой. А я, к несчастью, мной осознанному позднее, имела неосторожность сесть в ресторане между ними.
– Ева, пока мы ожидаем заказанное пакистано-индийско-русского блюдо, я хотела бы спросить, о чем Вы мечтали в начале Вашей карьеры?
– Когда мы с Юрой начинали, мы не предполагали, что все выльется в такую историю. Мы просто писали, делали музыку, слушали то, что звучит по радио, по телевизору, и думали, что это могло бы быть красивее, лучше, профессиональнее, моднее. У нас была высокая цель: мы хотели, чтобы наши песни услышали все и поняли, какой может быть наша российская музыка. Это был 98-й год, и наша эстрада была не очень понятной: то ли эстрада, то ли поп-мьюзик. Мы хотели показать, что она может быть другой – профессиональной и качественной. И когда мы услышали в эфире модного, популярного радио нашу песню, для нас перевернулся мир. У нас тогда еще не было автомобиля, мы стояли на перекрестке в Питере, это было летом, и из окна проезжающей мимо машины было слышно нашу песню. Для нас это был космос.
– Когда мы вышли из поезда на Ленинградском вокзале, – не удержался и вклинился в первый раз Юра Усачев, а мне с двумя диктофонами пришлось быстренько к нему развернуться, – играла наша песня «Плач, танцуй, танцуй, беги от меня...». Я засовываю голову в ларек и говорю: «Откуда у вас эта песня? Ведь еще альбом не выходил. Только на „Русском радио“ пошла эта песня». Мне отвечают: «Не знаю, это сборник». Я посмотрел сборник, и там было написано «Гостья из будущего. Я спросил, откуда у них этот сборник. А у меня спросили, чего я прикопался. Я сказал: „Да ведь это я написал эту песню. А мне сказали: «Отойди, сумасшедший“.
Я попыталась восстановить порядок очередности интервьюирования звезд и снова повернулась головой, ушами, глазами, ножками, уставшими в беготне за звездами на одиннадцатисантиметровых (на этот раз) каблучищах, корпусом, локтями, стаканом с водой и двумя, для технической надежности, диктофонами к Еве:
– Вы ведь не только певица, но и поэтесса, сами пишете стихи, да еще и участвуете в музыкальном создании продукта. Что первично?
– Это неуловимая вещь. Иногда бывает, что в голову приходит какая-то мелодия с одной строчкой и вертится в голове, ты ее записываешь куда угодно, на диктофон, приходишь в студию, напеваешь, наигрываешь. Бывает, что это стихи, которые у тебя в тетрадке, и ты знаешь, что это не просто стихи, а что это будет песня, что в них есть куплет и есть припев. Иногда проходит год или полтора, ты приходишь в студию, и появляется эта песня. Это необъяснимый процесс.
– То есть муза не прилетает, – разочарованно протянула я. – А то я хотела узнать, какого она у вас, музыкантов, цвета. У нас, писателей, лично розовая. У вас же, похоже, технология другая.