Заговорили о том, где Лелуш черпает вдохновение, особенно необходимое при создании шедевров.
– Любовь к жизни, – коротко ответил гений. – На мой взгляд, жизнь – это океан гадостей, и каждый раз, когда мы достигаем конца гадости, – мы счастливы. Я не думаю, что счастье существует. Счастье – это искусство подходить к концу гадости, к концу трудности. Мне это чаще всего удается. Моя собственная жизнь не раз послужила для меня источником историй для моих фильмов. Я стараюсь жить как можно интенсивнее, по максимуму. И чем дольше я живу, тем сильнее у меня воображение, а чем сильнее у меня воображение, тем больше я хочу снимать кино. То есть для меня феномен созидания – главное в моей жизни. И очень важно, чтобы в моей жизни происходило как можно больше событий, потому что чем их больше, тем больше шансов, что это попадет на экран.
Когда мои герои так долго и красиво отвечают, я иногда отвлекаюсь и смотрю по сторонам. На этот раз по всем сторонам висели красивые картины. Интересно, он сам их собирал?
– Это картины художницы Шаблие о Париже, – перехватил мой взгляд Лелуш, – они изображают парижскую жизнь и иллюстрируют песни Шарля Тренэ. Я нахожу их очень веселыми. Это почти как кино.
На классический вопрос всех журналистов мира о любимом блюде Лелуш как человек, семья которого имела отношение к Востоку, конечно же назвал блюдо арабской кухни – кускус (для тех, кто с бронепоезда, поясню: похоже на плов, только вместо риса – пшенка, да и специи другие). Когда стало понятно с закуской, пришлось, при всем моем отвращении к спиртному, спросить про напитки. Услышать про минеральную воду я и не надеялась.
– Иногда я люблю выпить вина, – разочаровал меня и обрадовал некоторых моих российских знакомых Лелуш, – особенно бургундского. Еще я люблю пиво и обожаю водку.
Следующий мой вопрос про его грехи, в вышеупомянутом контексте, имел уже довольно факультативный характер.
– Мои грехи схожи с грехами всех тех мужчин, которые любят смотреть на женщин. – Лелуш почему-то пристально посмотрел на меня. – Хотя я в жизни никогда не приставал к женщине против ее воли, но если она ко мне пристает, я позволю ей добиться своего.
Отвела разговор подальше о греха и от его грехов и, как и положено в таких случаях как с пристающими, так и с позволяющими к себе приставать, заговорила о его семье. Заодно, поинтересовалась, что он считает своим домом.
– Я очень люблю свои дома. У меня их несколько, потому что у меня много детей. У меня их семеро. Поэтому мне нужен очень большой дом.
Зная, что дети у него от разных жен, но памятуя о его восточно-историческом бэкграунде, на всякий случай поинтересовалась, не живут ли все его дети вместе с ним.
– Нет, мы не живем вместе, но иногда мы все вместе собираемся, и тогда нам нужен большой дом. Как видите, мне нужно минимум семь спален, то есть мне необходимо иметь огромные дома. У меня есть один в деревне, один в снежных горах и один в Париже.
Я подозреваю, что он рассказал мне не обо всех домах, наверное, опасаясь, что его французский налоговый инспектор прочтет мою книгу.
При пожаре или переезде из дома в дом какую свою самую любимую вещь он берет с собой?
– Фильмы, – не стал оригинальничать Лелуш. – Я вожу с собой повсюду множество фильмов на кассетах и на пленках.
Неужели свои сорок фильмов? Какой самофетишизм!
– Это фильмы разных режиссеров, – улыбнулся Клод. – Мои картины всегда хранятся у меня в кабинете. Но у меня есть около пятидесяти фильмов, с которыми я живу, которые мне необходимо пересматривать.
Заговорили об одном из его новых проектов.
– Это фильм я вынашиваю вот уже тридцать лет. Он о человеческой природе, а это очень глубокая тема. Подготовка к съемкам уже заняла два года, да и сами съемки займут не меньше года. Я очень надеюсь, что мне удастся снять его. Это будет самая сумасшедшая картина из всех, которые я сделал. Истории мужчин и женщин, проходящие через века. Легенды веков. Это фильм о человеческой природе, о мужчинах и женщинах, которые переживают одни и те же истории. Я думаю, что мы не все о себе помним. В истории человечества есть две-три истории, которые повторяются, как будто бы этого никогда не было.
– Ну конечно же это рождение, любовь и смерть, – полезла я, перебивая а-ля Канделаки, поперек батьки в пекло.
– Нет, не только это. Скорее обычные истории. Я думаю, что из поколения в поколение мы проживаем одну и ту же жизнь, мы с каждым разом совершенствуемся, но я думаю, что жизнь – это череда повторений, в разных декорациях и в разной одежде. Я уверен, что все в жизни меняется, кроме главных удовольствий: любовь, еда, путешествия. И эти удовольствия не эволюционировали, хотя человечество претерпело прогрессивные изменения во всех областях, кроме этих, которые трогают нас до глубины души. Об этом фильм. Он показывает, что люди Средневековья были так же счастливы, как и мы, потому что эти главные вещи не меняются.
И еще немного о России.
– В 1957 году я приезжал в Россию, лет десять назад я снова посетил Москву в качестве президента Московского кинофестиваля. И каждый раз я уезжал из этой страны счастливым. Для меня за границей самое главное – люди, а не пейзажи. Даже самая прекрасная страна в мире ничего не стоит, если жители этой страны не такие, как нам бы хотелось. Я обожаю вашу страну именно благодаря вашим людям. Москва – очень красивый город, но я предпочитаю Москве москвичей. И еще у вас потрясающая кухня.
Неожиданный поворот потребовал пояснений:
– Что Вы ели в России?
– То же, что и Вы. Извините за банальность, я ел икру, как все. – Это где это он видел такую «банальность», чтобы все россияне ели икру? – А еще я очень люблю борщ.
Ну, это еще куда ни шло, и я хоть и вегетарианка, но поправку приняла. Кстати, как он представляет себе русского человека? Водка и икра?
– Нет, для меня это образ кино, потому что ваша страна породила много великих кинематографистов. Для меня русское кино намного более значительное, чем американское. – Лелуш сделал моей стране самый большой по его киномеркам комплимент. – Да, это правда, и особенно это касается кинематографического изобразительного ряда. Я не имею в виду сюжеты, я имею в виду изображение и пластику, которые в русском кино сыграли важную роль. Не сейчас, конечно, но был период, когда русское кино интересовало меня больше других. Что я люблю в России, так это русскую бесшабашность. У нас создается ощущение, что в русских есть что-то от самоубийц. Я люблю людей, которые играют со своим здоровьем. У нас создается такое впечатление, когда мы видим, как русские пьют. Я бывал на одной вечеринке в Москве и видел типа, который поглощал литры водки, я был очень впечатлен. У русских такое крепкое здоровье, которого нет у нас. У меня есть ощущение, что Россия – это страна, где все возможно, где рациональное и иррациональное уживаются вместе. Но лично я люблю в России это самое иррациональное.
На этой трогательной ноте мы и свернули камеры.