– Спасибо Вам, Елена. – Напоследок Клод Лелуш превратился в сказочную фею. – Я придумал для Вас очень красивую роль в моем следующем фильме.
Представив себя на мгновение шестой женой и сто двадцать шестой музой, я вздрогнула и больно уронила себе на ногу сумочку. Прощались по кинолицемерной традиции как лучшие друзья, и, пользуясь распространенными среди французов клише о поцелуях Брежнева, я уверяла Лелуша, что у нас, в России, на прощание все целуются восемь раз в губы. С удовольствием поверил. Или сделал вид, старательно целуясь. Умница!
О том, как заработать пятьдесят тысяч евро за пару часов, нажимая на одну и ту же кнопку, а также о том, кто поет громче и гораздо лучше иерихонской трубы.
Среди моих неравнодушных к блондинкам приятелей есть один гений, известный фотограф Андрэ Pay. При всей своей скромной внешности он невероятно талантлив – иначе чем объяснить, что средняя стоимость фотосеанса у него стоит пятьдесят тысяч евро? Он сотрудничает с самыми модными журналами Парижа и Нью-Йорка и делает обложки дисков Майкла Джексона, Патрисии Каас, Милен Фармер и Мирей Матье.
– Эленале, – позвонил мне однажды утром Андре. Он немец по происхождению и поэтому добавляет к имени «ле» – аналог суффикса «чк» в уменьшительно-ласкательной форме, – ты хочешь познакомиться с легендой советского и японского народов?
Французы подтрунивают над слегка вышедшей из моды Мирей Матье, но она действительно очень любима русскими и жителями Страны восходящего солнца. Что касается моего ответа на вопрос, то скорость звука «да» в таких случаях превышает скорость света.
Приехав в специально арендованную для этого случая фотостудию, я наблюдала, как работает с Мирей не только Андрэ, но и десяток ассистентов, визажистов, стилистов, парикмахеров и других необходимых фотоиндустрии людей.
Мирей оказалась удивительно миниатюрной – метра полтора, веселой и певучей. Без всякого аккомпанемента она с легкостью заполняла мощным и чистым голосом со своим знаменитым южным акцентом, раскатывающим букву «р» все четырехсотметровое пространство студии, напевая в промежутках между съемками, во время смены одежды и даже грима. Рядом со мной стояла ближайшая помощница Мирей – ее родная сестра Мари, которая посвятила свою жизнь служению гению, случайно оказавшемуся в их многодетной семье. Видимо, служение гению занимает слишком много времени, потому что ни та, ни другая из сестер свои семьи так и не завели.
Насладившись прекрасным пением, полюбовавшись разнообразными фотофильтрами, скрывающими морщинки, и выучив наизусть, какое количество ватт освещения необходимо для полного превращения в красавицу, я удостоилась чести быть сфотографированной с гением Мирей другим гением Андрэ. Я не гений, поэтому никто не обеспокоился тем, чтобы меня потом отретушировать, поэтому на фотографии я хоть и в два раза моложе Мирей, выгляжу так же хорошо, как и она.
О том, у кого черный дом, о том, что надо прекратить войны, о феминистках и стилистах-мужчинах, о том, кто ненавидит давать советы, о том, кто мягкий и ужасный, а также о том, как казаться стройнее, и о том, когда я становлюсь гермафродитом.
Королева трикотажа казалась недоступной – целых два месяца я добивалась встречи, вернее добивала ее сладко-стильно-женственного, как это водится в мире моды, пресс-секретаря. До такой степени, что, казалось, он без меня заскучал после интервью, потому что самолично позвонил через несколько дней неожиданной свободы от моих звонков и предложил внести меня в список VIP-клиентов, имеющих тридцати-процентную скидку на все товары марки Мадам.
Накануне торжественного Дня приближения к трону один мой приятель, французский фотограф, узнав, что я иду домой к Соне Рикель, злорадно похихикал и загадочно предупредил, что меня ждет «черная дыра». Мое воображение оказалось недостаточно сильным, чтобы предугадать, что речь идет не о метафоре. Сонина квартира действительно представляла собой ну если и не черную дыру, то черную нору, стены который выкрашены черным, а пол – темно-синим, с редкими вкраплениями ярко-красных пятен по всему интерьеру, типа портрета хозяйки кисти самого Энди Уорхола. На многочисленных полках стояли миллионы серебряных фигурок и статуэток. Как потом оказалось, подношения подданных.
Королева протянула мне худую руку, запахнула меховой воротник на декольте и царским жестом предложила присесть в одно из двух установленных в центре гостиной кресел-тронов эпохи какого-то из Людовиков. Сама же скинула черные босоножки и удобно расположилась в другом, поставив на пол около него стакан с минеральной водой. На Соне было черное трикотажное платье, черные чулки, черно-рыжий лисий меховой воротник (плевала она на зеленых!) и ее знаменитая рыжая прическа под кодовым названием – гнездо. Невыразительный пожилой седоватый брюнет, официально или не очень выполняющий обязанности мужа, покинул зал.
Свет выставили, камеры зажурчали, я заулыбалась. Мадам Рикель сделала положенный реверанс в сторону России, расхвалив русских женщин и посокрушавшись, что не знает «великого и могучего». Я бы поверила, если бы не слышала этого от каждого второго дающего интервью и не говорила подобных комплиментов сама на иностранные и иногородние камеры.
В слабой надежде на то, что сумею раздобыть кость, которую будет обгладывать мое изголодавшееся любопытство, я закидывала королеву вопросами. Но Соня не поддалась ни на провокационные вопросы о конкурентах, ни на вымогательство советов по стилю для россиянок. Зато с удовольствием разразилась речью о том, что нужно прекратить войны. Мы обсудили с ней политические события в мире, стиль мебели в ее гостиной, способ управления кнутом и пряником, ее одесские корни и эмигрировавших родителей, а также то, что будет модно следующей зимой. Когда я вот так принимаюсь расспрашивать, заставляя бедного, а чаще все-таки богатого интервьюируемого припоминать каждую мелочь, я становлюсь придирчивее любой хозяйки, решившей во что бы то ни стало обнаружить где-то пыль, ускользнувшую от внимания горничной.
– Говорите ли Вы по-русски? – начала я, памятуя о Сонином происхождении.
– Имя у меня русское, но мои родители родились уже во Франции, и я, к сожалению, не говорю по-русски. – Соня махнула хвостом меховой накидки. – Но я нахожу этот язык очень красивым, сумасшедшим, объемным, очень мягким и богатым.
– Некоторые люди легко добиваются успеха, а другие – вечные неудачники. – Мне хотелось узнать, как становятся миллиардершами. – Существует ли секрет успеха?
– Знаете ли, успех – это нечто очень простое, – сказала Соня, сидя в кресле эпохи Людовика XVI в роскошном огромном доме, заставленным антиквариатом, в самом дорогом районе Парижа, – мы не знаем, как он приходит, это какое-то таинство. Известный американский писатель Фолкнер говорил: «Что такое успех? В конечном итоге, успех – это двадцать процентов таланта, двадцать процентов везения, двадцать процентов работы и двадцать процентов чего-то приходящего неведомо откуда». Таким образом, успех – это что-то совершенно недоступное пониманию, чем мы не можем управлять. Успех приходит неожиданно, и тогда возникает проблема – что с ним делать? Как его использовать? Бывают люди, к которым успех приходит ненадолго, а потом он пропадает, ускользает и больше не появляется. Успех – это то, что можно схватить, что иногда вертится вокруг нас и вместе с нами. Но следует сказать, что это одновременно еще и огромная работа. То есть я не думаю, что успех – это что-то очень простое.