– Господи, как же хорошо одной! Безмятежность и свобода – великое достижение человечества, – радовалась я.
Дорога была несвободна, но двигалась я с ровной скоростью. Люди в машинах существовали в одном и том же ритме, и даже мечты были одинаковыми: о веселом трескучем огоньке в печке-буржуйке, о прохладной бутылке и горячей картошке с маслом и укропом. Легкий запах дыма и сигарета, выкуренная на крыльце. Все мы мечтали стать ближе к природе. Я тоже.
– Здравствуй, домик, здравствуй, заборчик! – пропела я, заруливая на родной участок.
Время было уже позднее, я вовсю зевала, уже чувствуя легкую ненавязчивую скуку, которая всегда сопровождает нас, едва мы оторвемся от цивилизации. «Я не буду включать телевизор, тем более что он ловит тут лишь РТР, а там точно нет ничего интересного. Я сразу растоплю печку и сяду напротив огня, и буду смотреть, как пляшут язычки пламени. И буду так сидеть, пока не усну, а утром… Утром я пойду гулять, зайду к Розе наудачу – а вдруг ее тоже какой-то черт принес? Сейчас на дачу ездят круглый год. И я высплюсь, о, как я высплюсь!» Только закрывая глаза, я призналась себе, что без Стаса все это совсем не так хорошо.
– Но ведь и не плохо? – возразила я сама себе.
Да, это не полное счастье, но так тоже можно жить. Я уснула, и мне не приснилось никаких снов, но утром… утром все пошло совсем не так, как я ожидала. Я открыла глаза, попыталась увернутся от солнечного луча, пробившегося через ситцевую занавеску, потом потянулась, чувствуя озноб, встала, подошла к окну и сдвинула занавески. Синее небо, облака, все еще зеленая трава, но что-то было не так. Я даже не сразу поняла что. То есть глазами я увидела, но не сразу смогла определить, что это – что передо мной. Там, около забора, который я выстроила по приказу мамочки, в том самом месте, где должна была стоять папина елочка, ничего не было. Вернее, не совсем ничего. Лавочка, которую он делал, была. И ствол был. И в целом остались даже ветки – лысые, без единого признака веселых зеленых иголочек. Совершенно лысое дерево!
Что это, я все еще сплю? Где папина елочка?
Я выбежала во двор, прямо так, в резиновых сапогах на босу ногу и телогрейке, но дерево не появилось. Я увидела, что вся земля в радиусе нескольких метров буквально засыпана еловыми иголками. Толстый игольчатый ковер. Некоторые иголочки уже пожелтели, но основная масса еще была зеленой.
– Что случилось? – в полнейшей прострации озиралась я. И тут, прямо из-за новенького маминого чудища-забора, высунулась невероятно довольная рожа нашей соседки.
– Ну что, теперь вы счастливы? – ехидно спросила она.
Я была потрясена. И уж точно не была счастлива.
Иногда достаточно минуты, чтобы перевернуть всю жизнь. Иногда на это уходят годы. С кем-то ничего подобного вообще никогда не случается, но мне, можно сказать, повезло. В моей жизни случилась эта минута, за которую мне удалось во всем разобраться. В чем? Да прежде всего в себе. Что есть важное, а что нет. Не вообще для всех, а лично для меня. В универсальные ответы я не верю, потому что все мы ходим по земле, выбирая разные тропы. Мы рождаемся и живем такими разными, что иногда не помогает даже переводчик. Но лично для меня вдруг все прояснилось, все встало на свои места. Впрочем, поняла я это не сразу. Минута пошла, хотя я все еще стояла в сапогах на босу ногу и в слепой ярости хотела рвать свою соседку на куски.
– Как, почему? Что вы сделали? – набросилась я на нее.
Она перестала смеяться.
– Я сделала? Я-то ничего не сделала. Это все вы! Вы! – злорадно приговаривала она.
Я пошла пятнами от злости.
– И чем вам не давала покоя наша елочка? Что вам не живется спокойно?
– Да уж, действительно. Ваша елочка, ваша. Только ваша и ничья больше. Теперь и любуйтесь. Наслаждайтесь! – соседка сплюнула и попыталась уйти, но я ее остановила.
– Я не знаю, что вы подсыпали, как вы ее уничтожили, но вы за это ответите! Я… я вас… я вам…
– Что, ну что вы мне? – обернулась соседка. – Сами тут заборов понастроили, корни елке перебили, а на меня бочку катите? Глупо это. Ничего я вам не делала. А елку и мне жалко, потому как на это лысое безобразие теперь и мне приходится смотреть.
– Почему? – не поняла я.
– Потому что я ее даже срубить не могу. Это же ваше лысое убожество! – фыркнула соседка и все-таки ушла, оставив меня стоять с раскрытым ртом.
Вот тут-то на меня и снизошло оно – не знаю, как назвать. Момент истины или вроде того. Я смотрела на то, что осталось от великолепной папочкиной елочки, от ее густых разлапистых ветвей, под которыми я так любила лежать на раскладушке и трескать клубнику из пластиковой миски. Мертвое лысое надгробие, появившееся вместо моего живого дерева в тот самый миг, когда мы решили во что бы то ни стало отвоевать это дерево себе. А оно – мое дерево – никак не хотело жить за дурацким страшным забором. Может, ему не только корни перебили этими столбами, может, рядом с этим забором ему не хватило воздуха. При мысли о тех маминых рабочих, которые бездумно, может быть, даже топором, рубили дерево, чтобы всунуть на место его корня паршивый бетонный столб, у меня слезы брызнули из глаз.
Я сорвалась с места, бросилась в дом, наспех собрала вещи и застелила постель. Мне все вдруг стало ясно, словно я зачерпнула прозрачной воды, которой умывалась сегодня – холодной, свежей, из колодца. Я люблю Стаса. Я хочу ему счастья, и каждая минута, проведенная рядом с ним, наполняет смыслом мою жизнь. Когда я делаю ему завтрак, пусть даже какую-нибудь дурацкую яичницу, когда я смотрю, как он читает газету или когда он неожиданно звонит мне, чтобы просто узнать, как мои дела, – это и есть наша жизнь. И пусть не будет никаких заборов, никаких штампов. Зачем все это мне нужно, чтобы наша любовь облетела, как папина елочка? Пусть Стас будет свободен, пусть он останется рядом со мной ровно столько, сколько сам сочтет нужным. Я просто его люблю. Я думала об этом всю дорогу домой, и эта мысль, такая вроде бы старая, затасканная и думаная мною уже сто раз, не покидала мою голову. Я просто его люблю. И ничего больше. Ни мечты о будущем, ни мои собственные комплексы и страхи, ни желание похвастать перед подружками обручальным кольцом – все это больше не трогало меня нисколько. Только бы елочка зеленела, остальное не важно. Я доехала до дому, форсируя субботние, до странности пустые московские улицы.
– Надя, ты? Что ты тут делаешь, ты сказала, что вернешься в воскресенье? – изумленно оглядел меня Стас, когда я, взволнованная и даже немножко не в себе, влетела домой.
– Я соскучилась по тебе. Можно, я посижу с тобой рядом?
– Конечно, – улыбнулся он.
Я сделала нам кофе и тихонько свернулась рядом с ним в уютном кресле рядом с торшером. Телевизор бормотал какие-то бесконечные новости, Стас смотрел то на меня, то в экран компьютера, читая какую-то ерунду на английском языке. Но все же больше на меня.