Сейчас из всех моих прежних знакомых в строю остался один только Виктор, да только и того я погнала сама. Как-то они все мне разом осточертели, женатые мужики, готовые соврать любому ради собственного удовольствия. Я бы с удовольствием обошлась без них. Но я скучала по Кешке.
Это было необъяснимо, но иногда я даже просыпалась по ночам в слезах, оказывалось, что я плакала прямо во сне. Мне часто снилось практически одно и то же, будто он сидит в моей комнате напротив нашей кровати и молча смотрит, как я сплю. И я просыпалась с ощущением, что он все еще здесь, рядом. И уже не могла заснуть, до утра сидела на кухне, курила, пила остывший кипяток из носика электрического чайника. Смотрела в окно, как зима покрывает снегом машины. Как темное небо становится серым и остается таким на весь день. Жизнь была пуста и бессмысленна, но я старалась об этом не думать.
– У тебя созависимость, – сказала мне умная Зинуля.
– От чего?
– Не от чего, а от кого. От мужа твоего бывшего. Не можешь ты без него обходиться.
– Но я же не люблю его! – удивлялась я.
– А знаешь, так бывает. Я вот совершенно не люблю свою работу. Но без нее тоже не могу – скучаю.
– Это не одно и то же, – обиделась я немного. Но что-то в Зинкиных словах было правдой. Я жила словно в постоянном ожидании. Ну когда же это наконец кончится? Ну когда же все встанет на свои места? И что это за места?
К весне я выдохлась совсем. Я устала, ужасно устала и к тому же неважно себя чувствовала. Я зверела от вопросов окружающих, от моих жалких попыток изобразить, что у меня все хорошо, от их все равно сочувствующих взглядов, от постоянно кончающихся денег. Тот конверт, что мне сунул Кешка на разводе, я брезгливо пересчитала и отдала целиком, как есть, за квартиру. Квартира была съемная, так что надолго бы этого все равно не хватило. Но по крайней мере я могла не думать о переезде до конца весны. Но и весна наступила быстро и неотвратимо, а в моей жизни не поменялось ровно ничего. И я сидела на своем рабочем месте со страшной головной болью, с желанием покурить и страхом, что боль от этого только усугубится. Сегодня мне было как-то особенно плохо. Я пришла на работу практически на автопилоте.
– Вот надо же – была-была зима, и вдруг на тебе. Потекла природа, – возмутилась Раиса Львовна, стряхивая с плаща тонну воды. – Ботинки совсем убились.
– Апчхи! – согласилась я с ней. Весна пока не баловала солнышком и ясной погодкой. Зато ноги промокали постоянно, а в сочетании с авитаминозом все это неминуемо привело к мерзкой ОРЗ. Мне даже показалось, что у меня немного поднялась температура, хотя обычно у меня температуры не бывает. Так и болею, на ногах.
– Что ты нам бациллы по рабочему месту размазываешь? – проворчала Раиса Львовна. – Надо дома сидеть, бульон пить.
– Да? – прохрипела я. – А кто будет отчет готовить? Пушкин?
– Пушкин? А что, он в отчетах что-то понимает? – удивилась Раиса, вспомнив нашего фирменного шофера Вадика Пушкина. – А, это ты шутишь? Шутка юмора? Ты имей в виду, я в такую погоду юмор не понимаю.
– Апчхи!
– Да возьми ты больничный, честное слово! – всплеснула руками она. Я чихала, кашляла на свой компьютер, но почему-то не хотела брать больничный. Как бы мне ни было худо, дома мне было хуже. Бродить из одного угла в другой в чужой квартире, не имея никого рядом, чтобы даже чай с малиной сделать – нет уж, увольте. Да еще полезут в голову разные мысли. К примеру, о том, что я уже не та Марго, к которой так привыкла, – веселая и беззаботная бабочка в красивом платьице. Я – неудачница. Но об этом ни слова, даже самой себе. Помолчим, может, проблема исчезнет. Может, что-то изменится.
– Где первичная документация? – спросила я, проигнорировав призыв начальства валить домой. – Какая сво… нехорошая девушка завалила все накладные за папки с договорами?
– Трудоголик ты наш, – ехидствовала Зинка.
– Не мешайте. Дайте посчитать НДС, – отвернулась я, сосредоточенно перемножая суммы. Перемножение почему-то не складывалось. Окошко серого калькулятора вдруг перестало показывать сумму. Первое число показывает, а сумму нет. Я потыкалась, простонала от головной боли, прикрыла глаза рукой. – Черт, да что ж такое. Почему калькулятор-то не работает?
– Калькулятор? – переспросила Зинка, нависая надо мной и с любопытством меня разглядывая. – И что калькулятор?
– Да вот, сумму не выдает. Может, батарейки кончились, – я почувствовала, что ужасно хочу спать.
– Это у тебя батарейки кончились. Господа, – обратилась она в эфир. – То есть дамы. Вот вам типичный случай буйного помешательства на почве сведения годового баланса. Баланс еще не сведен, а человека уже можно паковать в дурку.
– Что ты мелешь? – возмутилась я. – И не ори, без тебя голова отваливается.
– То, что у тебя голова отваливается, я и без тебя поняла. Если уж ты начала считать суммы по городскому телефону – это уже все. Лечению не подлежит.
– Что? – очухалась я, убрала руку с глаз и уставилась на калькулятор. Так и есть, дожили! Я пыталась посчитать что-то на собственном офисном телефоне. Доработалась. Набирала НДС кнопками телефона, вот умница. А если бы мне ответили? Представляю, я набираю сумму из накладной по фурнитуре к мебели, а мне оттуда:
– Алло? Ваша сумма 3332233! – и под занавес меня увозят в дурдом.
– Так! Все, курить, – объявила я, вскочив из-за стола. Голова закружилась от резкого движения, и я чуть пошатнулась.
– Куда тебе курить? Пожалей себя, – высказались все, но тем не менее мы все-таки покурили, а потом я была отправлена до дому, до хаты, несмотря на все мои возражения и доводы.
– А как же баланс?
– В таком состоянии ты понапишешь такое, что нас всех посадят, – заявили они. И я была вынуждена смириться. Нигде мне нет места, никто меня не хочет видеть.
Ну и ладно, ну и пусть. Я вышла на улицу, постояла и посмотрела на противный холодный дождь, превративший снег в кашу грязи. Посмотрела на небо, полный ушат новых порций влаги, прикурила еще одну сигарету. Домой не хотелось совершенно. Там было неприбрано, не было еды, а в шкафу все еще висели Кешкины рубашки. И если прижаться к ним лицом, можно было почувствовать даже его запах. Может, Зинка права и у меня какая-то странная форма зависимости? Или все это из-за того, что он меня бросил? Может, во мне до сих пор говорит уязвленное самолюбие? Но почему мне снятся эти сны?
Я пошла потихоньку к метро. Наша контора была совсем недалеко от кольцевой «Белорусской». Я поднялась на мост и немного постояла, глядя на бесконечный поток грязных машин и ошалевших от пробок водителей. Гаишник с палкой в руке регулировал то, что должно называться движением, хотя было бы правильнее назвать это стоянием, и с неодобрением поглядывал на меня. Мол, давай, дорогая, не стой, проходи. А я стояла и смотрела назло ему и думала о чем-то. Или, вернее, не думала ни о чем. Только об этом бесконечном потоке машин, о том, как это бессмысленно, сначала ехать куда-то туда, а потом оттуда. И это и есть наша жизнь.