Эдвина надела фату, посмотрелась в зеркало, и слезы потекли по ее щекам. Фата оказалась точно такой, как она мечтала. Интересно, как бы выглядело ее подвенечное платье? Конечно, такое же красивое, но только никто этого никогда не узнает. Материя пошла ко дну вместе с «Титаником».
Эдвина до сих пор не позволяла себе вспоминать о свадьбе, но теперь, когда у нее вдруг появилась фата, мысли о несбыточном счастье вызвали новый поток слез.
Она, все еще с фатой на голове, присела, тихо плача, на кровать и открыла письмо. Первый раз она так сильно ощущала безнадежное одиночество, сидя в черном траурном платье и в пышной белой фате.
«Дорогая моя Эдвина», — начала она читать, и голос леди Фицджеральд словно зазвучал в комнате.
Они с Чарльзом были очень похожи: высокие, худощавые, с прекрасной осанкой — типичные английские аристократы.
"Мы очень часто думаем и говорим о тебе. Трудно поверить, что ты уехала из Лондона всего четыре месяца назад… тяжело поверить во все, что случилось за это время.
Я очень беспокоюсь, посылая тебе эту фату. Я боюсь, что ты расстроишься, когда получишь ее, но мы с отцом Чарльза долго думали и решили, что она должна быть у тебя. Пусть она останется как символ счастливых дней и той огромной любви, какую Чарльз питал к тебе.
Ты была самым дорогим в жизни для него, и я знаю, что вы были бы очень счастливы. Спрячь ее, моя дорогая девочка, не думай о ней слишком часто… но, может быть, иногда взгляни на нее и вспомни нашего любимого Чарльза.
Мы надеемся опять тебя увидеть когда-нибудь. Наша любовь всегда останется с тобой, с твоими братьями и сестрами. Мы очень любим тебя, дорогая, и всегда будем помнить тебя…"
Ослепшая от слез Эдвина не могла уже разобрать подписи: «Маргарет Фицджеральд».
Она сидела на кровати, пока внизу громко не хлопнула дверь и не раздались детские голоса. Малыши уже вернулись из парка, а она так и просидела в комнате весь день, думая о Чарльзе и своей несостоявшейся свадьбе.
Она осторожно сняла фату, сложила ее в коробку и только успела закрыть крышку, как в комнату ворвалась смеющаяся Фанни и бросилась к Эдвине. Она не заметила ни слез, ни потухшего взгляда сестры: девочка была слишком переполнена впечатлением от прогулки, чтобы обратить внимание на настроение старшей сестры.
Эдвина убрала коробку на полку и стала слушать, как Фанни, захлебываясь, рассказывала про карусель. Там были лошадки, и медные кольца, и золотые звезды, и музыка играла все время, и еще можно было кататься на разрисованных саночках, если не хочешь на лошади, но лошади в сто раз лучше!
— И там еще были лодочки, — продолжила было Фанни, но потом нахмурилась. — Нам не нравятся лодки, да, Тедди?
Тот покачал головой, входя в комнату, а вслед за ним шла Алексис. Она внимательно посмотрела на Эдвину, будто почувствовала неладное, но не понимала, что именно.
И только Филип, когда дети ушли спать, осторожно спросил Эдвину:
— Что-то случилось? — Он вечно беспокоился за нее, заботился о ней и старался, как мог, заменить малышам отца. — Ты в порядке, Вин?
Она медленно кивнула, собираясь рассказать ему о фате, но не могла вымолвить ни слова. Интересно, помнит ли он, какое завтра число?
— Да, в порядке… я получила письмо от матери Чарльза, леди Фицджеральд…
— О! — В отличие от Джорджа, который по молодости ничего бы не понял, Филип сразу почувствовал, каково сейчас Эдвине. — Как она?
— Ничего, я думаю. — Она печально взглянула на Филипа. Ей нужно было с кем-то поделиться, пусть даже с семнадцатилетним братом. Дрожащим голосом она сказала:
— Завтра была бы… была бы…
Дальше говорить она не могла и отвернулась. Но Филип мягко коснулся ее руки, и Эдвина повернула к нему залитое слезами лицо.
— Ничего… прости…
— О, Винни! — В его глазах тоже стояли слезы, когда он прижимал к себе Эдвину.
— Почему это случилось? — прошептала она. — Почему?.. Почему там так мало было шлюпок? Ведь такая малость… шлюпки для всех… и все было бы иначе.
Но существовали еще другие «почему»… Например, почему «Калифорниец» отключил радиостанцию и не услышал отчаянных сигналов бедствия с «Титаника», раздающихся по всей Атлантике. Он был всего в нескольких милях и успел бы прийти на помощь…
Столько было «почему» и «если б только», но они уже ничего не значили, и Эдвина плакала на плече у брата накануне дня, который мог бы стать самым счастливым в ее жизни.
Как и следовало ожидать, Рождество в этот год не принесло особой радости в семью Уинфилд. По крайней мере для старших. Малыши были так заняты подготовкой к празднику, что им некогда было раздумывать о том, как все на этот раз изменилось.
Приехал Бен и повел мальчиков на выставку новых автомобилей, а потом взял всех на рождественскую елку в отель «Фейрмонт». Многие друзья их родителей тоже звали детей в гости, но иногда эти приглашения причиняли боль и служили напоминанием, что они теперь сироты.
Алексис по-прежнему была очень замкнутой, но Эдвина изо всех сил старалась ее расшевелить. Иногда она заставала девочку в маминой спальне, но уже не волновалась особенно из-за этого, спокойно разговаривала с Алексис, сидя на розовом диванчике в гардеробной, и они с сестрой перебирали разные случаи из прежней жизни, как будто боялись, что они сотрутся из памяти.
Эдвина всегда как-то странно себя чувствовала там, наверху, словно комнаты родителей стали теперь чем-то вроде храма. Одежда Берта и Кэт все еще висела в шкафах, и у Эдвины не хватало духу ее убрать. Мамины расчески и золотой несессер тоже лежали там, где она их когда-то оставила.
Миссис Барнс аккуратно вытирала всюду пыль, но даже она не любила заходить в эти комнаты. Она говорила, что там ей всегда хочется плакать. А Шейла так и вовсе наотрез отказалась заглядывать туда, даже в поисках Алексис.
Эдвина, испытывая тоску, время от времени поднималась наверх. Там ей казалось, что она становится как-то ближе к ним, там легче было вспоминать…
Трудно было поверить, что прошло всего восемь месяцев, как не стало родителей. Иногда эти месяцы казались лишь мигом, а иногда — целой вечностью.
Миновали рождественские праздники, хотя для Эдвины они стали тяжелым испытанием. Но она все сделала как полагается, и дети, как обычно, вывесили чулочки для подарков, и спели рождественские гимны, и напекли сладких булочек, и сходили в церковь. Эдвина, как раньше мама, занималась покупками и упаковкой подарков, а Филип, сонно зевая, поблагодарил ее от имени всех в рождественскую ночь — как Берт обычно благодарил Кэт, и Эдвину это очень растрогало.