– Лесь… Как я выгляжу? Только честно! – вздрогнула она от непривычно грустного Риткиного голоса, раздавшегося за спиной. Обернулась удивленно.
Ну что она могла сказать Ритке? Не песню же ей петь про «накрашенная страшная и ненакрашенная страшная». Ну да, не красавица. Но и не хуже других, тех, которые по улицам города ходят. Сейчас на улицах вообще редко красивую женщину можно встретить – у всех лица практически одинаковые, долгим сидением за компьютером попорченные. Даже, говорят, синдром такой новый для женской изнемогающей красоты изобрели – компьютерное лицо.
– Нормально выглядишь, Рит. Только помаду эту убери, она тебе не идет. Ты смуглая, тебе светлый тон нельзя. А так – вполне даже ничего…
– Правда? – чуть оживилась Ритка, с надеждой глядя ей в глаза. – А то я сейчас марафет наводила, и такие меня мысли посетили непривычные…
– Какие, Рит?
– Да как тебе объяснить… Знаешь, так грустно стало! Вдруг увиделось мне, как этот вдовец ко мне на свидание собирается. Как старательно бреется, мягким кремом лицо мажет, как освежителем рот полощет. И я, стало быть, дома тоже вовсю шею мою. И придем мы друг к другу с чистыми шеями, нарядно одетые, парфюмом пахнущие… А говорить нам не о чем. Грустно, правда? Пойдут два одиноких человека вдоль по улице с чистыми шеями, будут изо всех сил напрягаться вынужденным общением… Зачем?
– Ну почему сразу – по улице, Рит? Может, он тебя в кафе пригласит?
– Как же – пригласит! Танька сказала, он жадноватый насчет кафе. Сказал – приглашает на прогулку.
– Так и не ходи, если не хочешь! Ты ж не обязана!
– Нет, что ты… Я пойду. Обязательно пойду. А вдруг что-то и склеится? О, а я опаздываю уже! – бросила она испуганный взгляд на кухонные часы.
Развернувшись, Ритка промчалась в прихожую, пошуршала там, одеваясь, и через минуту хлопнула дверью. Макароны на сковороде успели окутаться в тонкие паутинки тертого сыра, запах чеснока аппетитно ударил в ноздри. Все, ужинать пора. Она собралась было кликнуть из комнаты Ильку, как дверной звонок разлился по коридору трелью. Странно, они никого не ждут… Ритка, что ль, вернулась? Но она бы сама открыла…
Подкравшись на цыпочках к дверям и заглянув в глазок, Леся подпрыгнула на месте, радостно пискнула, торопливо распахнула дверь, кинувшись в объятия к Татьяне Сергеевне Хрусталевой.
– Ой, здравствуйте, Татьяна Сергеевна! Проходите! Как же вы давно у нас не были! Илька, смотри, кто пришел!
– Здравствуйте, здравствуйте, дорогие мои! – затопталась в прихожей Татьяна Сергеевна, стряхивая снег с шубы. – Действительно, давно не была… С такими делами, какие у нас творятся, уж и не до вас мне было, дорогие мои… Ой, как вырос Илюсик-лапапусик, мальчик мой милый! А я и гостинчика тебе хорошего не принесла… Иди сюда, поцелую хотя бы!
– Лесь, а ужинать когда будем? – утопая в пышных объятиях Татьяны Сергеевны, с тоской проговорил Илька.
– Сейчас и будем. Все втроем и поужинаем. Проходите на кухню, Татьяна Сергеевна! Хозяйки все равно нет!
Они дружно расселись за кухонным столом, смотрели радостно друг на друга, улыбались, как самые близкие родственники. Татьяна Сергеевна все норовила дотянуться рукой до Ильи, пригладить белобрысую челку, и он со смешливым испугом то отдергивал голову, то бодался игриво, одновременно успевая запихивать в рот длинные макаронины-спагетти.
– А синяк под глазом откуда? В боях получил? – грустно спросила Татьяна Сергеевна.
– Да если бы – в боях… – махнула рукой Леся. – Обижают его в школе, я прямо не знаю, что с этим делать… И меня он к этому вопросу не подпускает. Говорит, хуже сделаешь. А куда уж хуже-то? Правда, нашелся тут один благодетель…
– Ой, да ну их, этих благодетелей, Лесь! Не верьте вы никому! Мы вот всем семейством свою жизнь полностью на благодетеля положили, и дальше что? Знаешь, как он с нами поступил? Рассказать – не поверишь…
– А вы не рассказывайте, Татьяна Сергеевна, – быстро опустила в тарелку глаза Леся. – Не надо. Мне тяжело даже мыслями туда возвращаться.
Татьяна Сергеевна осеклась, виновато прикусив нижнюю губу, потом слабо махнула полной рукой, подозрительно шмыгнула носом. Помолчав еще минуту, вздохнула, запричитала тихим речитативом:
– Лесечка, Лесечка, девочка ты моя ненаглядная! Прости ты нас, ради бога, что мы тогда так с тобой… Видит бог, не хотела я этого! Как я Лешу тогда уговаривала, если б ты знала! Чтоб он тебя простил… И Игорь его уговаривал, в ногах валялся. И кто тогда притащил эту дурацкую кассету, интересно? Кому это надо было?
– Ты поел? Иди дальше к контрольной готовься! – перебила ее решительно Леся, обращаясь к Илье. – Иди, иди… Мы как чай станем пить, я тебя позову. Я помню про конфеты…
Чуть дождавшись, когда Илья выйдет из кухни, Татьяна Сергеевна нетерпеливо продолжила:
– Ты же знаешь, Лесечка, я всегда тебя любила! Жили бы мы с тобой душа в душу, и в горе, и в радости… Уж ты бы меня точно не стала обвинять, что я инфантильного сыночка вырастила. А эта его Ольга… Ходит по дому, нос задрав! То не так, это не этак… А тебя я все эти годы забыть не могу, и Илюсика тоже…
– Да, Татьяна Сергеевна, спасибо вам. Вы нам хорошо помогали.
– Ой, да что – помогала… Пустяки. А вот нам теперь вряд ли кто поможет. Живем с отцом как неприкаянные, ходим по дому, стучим друг о друга лбами. Каждого шороха пугаемся – а вдруг выселять идут? Отлучил его хозяин от места-то.
– За что? – автоматически спросила Леся, вертя в длинных пальцах черенок вилки и старательно наворачивая на зубья гнездо из макарон. Гнездо получалось уже огромное, на полтарелки. По крайней мере, в рот точно не влезет. А она вертела и вертела вилку в руках, вся полностью сосредоточившись на этом занятии, будто важнее дела не было.
– Да ни за что, Лесь, ни за что! – воодушевившись ее вопросом, сунулась поближе лицом Татьяна Сергеевна. – Привел сыночка своего, а Лешу отодвинул…
– Какого сыночка? У него же нет детей…
– Так все так и думали, что нет! А он взял и выискался на нашу голову! Тоже Андреем зовут, кстати. Второй Андрей Комиссаров. Командор большой и Командор маленький.
– Как? Как его зовут? – взметнула на нее испуганные глаза Леся, перестав крутить вилкой свое гнездо.
– Андреем… А чего ты так всполошилась?
– Да так, ничего… Просто… странно все это. Илькиного благодетеля с улицы тоже Андреем Комиссаровым зовут.
– Ну и что? Ясно же, что просто однофамилец!
– Да. Конечно, однофамилец. А только… Давайте больше не будем об этом говорить! Мне жутко неприятно, Татьяна Сергеевна. И страшно. Внутри сразу все трясется и холодеет. Давайте лучше чай пить!
– Ну что ж, давай… – грустно закивала женщина. – Я тебя понимаю, Лесечка, очень понимаю. Конечно, неприятно. Если б ты знала, как мне жаль… И какая все-таки сволочь окаянная тогда эту кассету в телевизор сунула?!