— Что случилось, товарищ подполковник? — узнал Демидова один из прибывших офицеров.
— Помогите, ребята, — бросился к Зиновьеву подполковник.
Они перевернули машину, вытащили обмякшее тело. Демидов припал ухом к груди парня, опасаясь худшего. Потом поднял голову, улыбнулся.
— Живой, — сказал он, — как есть живой. И в этот момент вспомнил о водителе грузовика.
— Помогите ему, — приказал он офицерам и, вытащив оружие, поспешил к кабине грузовика. Осторожно подошел, резко открыл дверцу, В кабине — пусто. Демидов провел рукой по сиденью. Оно было в крови. Неизвестный водитель успел сбежать, но, очевидно, он был серьезно ранен. — Шустрый, — зло бросил Демидов, хлопнув дверцей и возвращаясь к офицерам, которые уже суетились вокруг все еще не приходившего в сознание Зиновьева.
Вечером она постелила ему на диване. Телевизор стоял в этой же комнате, но она о нем даже не вспоминала. После ужина он прошел в свою комнату, а она — в спальню. Он уже собирался лечь, когда к нему постучали.
— Идите пить чай. Я купила торт, когда ходила за вашими деньгами. Если хотите, можем съесть его вместе.
Он вышел из комнаты. Цвет костюма его раздражал, и он с удовольствием снял пиджак, вешая его на стул. Пистолет остался в пиджаке, но он о нем даже не вспомнил.
— Вы любите покрепче? — спросила она.
— Как хотите, — пожал он плечами. — Я вам оставлю деньги, чтобы вы могли расплатиться со стариками. Как мы и договаривались.
— У меня есть деньги, — едва заметно улыбнулась она, — я ведь модельер. У меня достаточно денег.
— Извините, я не знал.
Она разлила чай, подвинула ему чашку с изображением собаки. И спросила:
— Никита не рассказывал ничего вам обо мне?
— Нет, ничего особенного. А почему вы спрашиваете?
— Странно, мне казалось, что вы были близкими друзьями.
— Правильно. Были очень близкими. И он мне говорил про вас, что вы ему нравитесь.
Она горько усмехнулась. Подвинула к себе торт, отрезала два куска, положила один на тарелку и протянула Резо.
— А вы? — спросил он.
— Не люблю сладкого, — ответила она, — я ведь росла в детском доме. А там у нас редко сахар давали. Казалось бы, наоборот, должна любить сладкое. Но вот я не люблю его. А когда мне первый раз шоколад дали, так он мне таким горьким показался.
— Вы росли в детдоме?
— Да. Вместе с Никитой. Странно, я думала, он вам говорил.
— Нет, — изумился Резо, — я не знал, что он тоже…
— Понятно. Тогда понятно. Он стеснялся своего прошлого. Стеснялся своего детдомовского детства. Он был маленького роста, и ему всегда хотелось быть сильным и красивым. Его мучили, перед тем как убить?
— Нет. Он даже ничего не почувствовал. И, по-моему, даже не понял. Они сразу выстрелили в упор. Значит, вы знали друг друга еще с тех пор?
— Ничего не значит. Я была значительно младше. Просто случайно узнали, что выросли в одном детдоме. Поэтому он и прикипел ко мне. Стал цветы присылать. Встречались, подарки дарил. Хороший парень был. Я даже не думала, что он может стать моим мужем или, как сейчас говорят, бойфрендом. Мы были просто друзья. А потом стали встречаться, хотя встречались редко. Все получилось как-то само собой.
— Вы его не любили?
— Он мне нравился, — снова повторила она. Потом взяла второй кусок торта, положила на свою тарелку, но есть не стала. Только взяла кружку и медленно, большими глотками пила чай.
— Вы звонили жене? — спросила она через несколько секунд.
— Сначала брату, а потом и жене. Я просил их не приезжать сюда.
— Я так и поняла. Хотя грузинского не знаю. У вас странный язык, гортанный, с частыми шипящими.
— Может быть, — улыбнулся Резо, — нам он кажется таким естественным. Говорят, что ни один грузин, начавший говорить на своем языке, никогда не сможет говорить по-русски без акцента.
— Я обратила внимание. Но у вас почти нет акцента.
— Это потому, что я учился и работал в Москве.
— Вы учились в московском институте?
— В МГИМО, — кивнул Резо.
— Как интересно, — удивилась она, — а я думала, вы экономист по профессии. Значит, вы дипломат?
— Был. А потом ушел. И решил заняться туристическим бизнесом. Вот теперь вы знаете, чем это все кончилось.
Она пожала плечами, но не стала ничего больше спрашивать. Поднялась и сказала:
— Если хотите, можете взять еще один кусочек торта. Чай на плите. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Он поднялся следом и пошел в свою комнату. Быстро разделся и уже через минуту крепко спал, обретя наконец долгожданный покой. Ночью он спал так безмятежно и крепко, словно не было Убийств, не было камеры, преследований. Очевидно, нервные перегрузки имели некий предел, после которого все эмоции атрофируются и человек погружается в спасительный сон, в котором он черпает силы для жизни.
На часах было половина девятого, когда он проснулся. Услышал, как Вера ходит где-то рядом, и стал быстро одеваться. Пройдя на кухню, он поздоровался:
— Доброе утро, Вера.
— Доброе утро, — обернулась она к нему. Она снова была в домашнем халате и тапочках.
— У меня к вам большая просьба, — сказал он.
— Что? — удивленно обернулась она. — Какая просьба?
— Вы разрешите мне снова побриться вашим станком для ног? — нерешительно спросил он. Она засмеялась.
— Брейтесь на здоровье, — махнула она рукой, — ничего страшного. Даже приятно.
Он прошел в ванную комнату, включил воду. Через пятнадцать минут он уже сидел за столом чисто выбритый. Она снова налила чай, положила в тарелку творог, сметану. Подвинула к нему сковородку с яичницей.
— Ешьте.
Во время завтрака они почти не разговаривали.
— У меня еще есть немного времени, — сказал он, поблагодарив за завтрак.
— А у меня нет, — улыбнулась Вера, — я должна обязательно быть к десяти на работе. Я и так вчера прогуляла.
— Извините, — сразу поднялся он, — я могу уйти.
— Не нужно. Уйдете, когда вам будет нужно. Только захлопните за собой дверь.